–Почему? – вылетело у Ули раньше, чем она успела осознать.
–Потому что я улетаю.
–Но я тоже.
–Тем более, – вздохнул Вальтер.
–Вы не намерены вернуться в Магдебург?
–Я-то намерен, и через две недели всего лишь. Но вас здесь уже не будет, вы же улетаете через полчаса после нас.
–Откуда вы знаете?
–У вас билет на столе, – смутился он.
Ули рассмеялась. У нотариуса Редстафф была репутация человека, которого сложно рассмешить.
–Это билет в два конца, герр Гесс. Я возвращаюсь в Магдебург через два дня.
–И сколько вы пробудете..?
–Герр Гесс, я живу в Магдебурге.
Он смутился. Почему-то Ули Редстафф, которая никогда не манипулировала эмоциями людей, понравилось видеть его смущенным.
–Я нотариус, нотариальная контора Редстафф.
–Простите, – он смешался еще сильнее, – Но я ничего об этом не знаю, мне ни разу не доводилось обращаться…
–Вот и прекрасно.
Ули Редстафф, которая всегда чрезвычайно дорожила своей репутацией и тщательно создавала ее, вдруг ощутила приятное чувство удовлетворения от того, что кто-то оценивает ее безотносительно ее репутации профессионала, о которой знают все.
–А я вторая виолончель оркестра, – сказал Вальтер.
–Вальтер! Уже пора! – крикнули от стойки регистрации.
–Мне пора, – сказал Вальтер Гесс, вторая виолончель магдебургского симфонического, и поднялся.
Ули встала вместе с ним.
–Если вы проводите меня до стойки, я улечу счастливым, – просто сказал он.
Из всего магдебургского оркестра регистрацию не прошел только Вальтер, и импресарио ждал его за стойкой, нервно постукивая ботинком. Самолет не будет ждать никого, даже вторую виолончель оркестра, отбывающего на важные гастроли. Уже за стойкой регистрации Вальтер обернулся.
–Ули! – крикнул он, – Ули! Ждите меня через две недели, Ули! Я прилечу в четверг, восемьсот пятым, в полседьмого утра!
Она растерянно смотрела на него, люди вокруг улыбались. Вальтер Гесс, вторая виолончель магдебургского оркестра, не делал секрета из своих намерений. Но она не могла назначить свидание, выкрикивая слова в полный голос посреди зала отлета. Вальтер взмахнул рукой над головой, откинул падающие на лоб волосы…
И вдруг Ули Редстафф, о которой никто никогда не слышал, чтобы он вела себя несдержанно, кричала или даже громко разговаривала, вдруг шагнула вперед.
–Я приду, Вальтер! – крикнула она.
Вальтер Гесс, вторая виолончель магдебургского симфонического, просиял, словно выиграл в конкурсе. Он оглушительно свистнул на весь терминал, еще раз помахал рукой, развернулся и бегом скрылся в воротах.
В четверг через две недели, в полседьмого утра восемьсот пятый не прилетел. Ули стояла в зале прилетов и чувствовала себя глупо первые полчаса. Потом еще час она сидела спиной к табло и делала вид, что никого не ждет. Ули Редстафф, которая никогда не притворялась, усердно делала вид, что не слушает объявления о прилетах.
А потом она обратила внимание на то, как на нее смотрят работники аэропорта. Смущенно, с жалостью, и сразу отводят глаза. Она этого не заслужила! Или заслужила, когда выставила себя на посмешище перед всем аэропортом.
–Фройляйн Редстафф, простите.
Молодой пилот с отменной выправкой не иначе был послан на заклание. Никто не любит сообщать плохие новости. Хороших Ули не ждала. Она была нотариусом, и ей приходилось сообщать людям неприятные известия.
–Не ждите, восемьсот пятый не прилетит.
У нее сердце упало. Не прилетит рейс. Ули слишком хорошо знала, что самолеты разбиваются. На лице пилота было написано именно такое ужасное сожаление, с которым она сама сообщала людям, что их близкие погибли, почили, не оправились после болезни.
