Она развернулась и стремительно пошла к выходу. Она не слышала ничего, что говорил этот человек, продолжающий идти за ней. Она не должна была расплакаться раньше, чем дойдет до машины. А лучше – раньше, чем доедет до дома. Или до офиса на Рюгенштрассе. Самое время начать работу пораньше. Восемьсот пятый не прилетит.
Ей навстречу по пустой парковке бежал Вальтер Гесс.
–Ули, простите меня, – он остановился прямо перед ней, запыхавшийся, растрепанный, растерянный, – Я не мог позвонить. Еще одно выступление, в Мюнхене, дополнительное. Рейс перенесли, в Баварии туман и нулевая видимость. Но я не остался, Ули. Виолончель там, а я…
Ули смотрела на него и не могла произнести ни слова. Но она видела, что он очень хотел бы обнять ее, но не решается. Тогда она сделала это сама.
В дверь позвонили. Самди открыл глаза.
Он лежал, уютно откинувшись в кресле, сложив руки на груди крестом, так что кончики пальцев касались плечевых косточек, скрестив вытянутые ноги в щиколотках. Все его приключения, как правило, начинались с того, что кто-то звонил в дверь. Он поправил ремень, натирающий кожу, снял ноги с журнального столика, на котором был раскрыт огромный рукописный гримуар5, и поднялся. Подтянул шорты.
Перед дверью стоял высокий человек в длинных одеждах. Это было все, что можно было рассмотреть в дверной глазок. Самди открыл дверь, свет упал из-за его спины на посетителя. Черная сутана, белый воротничок. Сияющая улыбка, плеснувшая светом ему в лицо с такой силой, что на миг он был ослеплен. От этого гостя было бесполезно ждать ритуальной фразы, растерянно подумал Самди, и прежде чем он успел сориентироваться, визитер пошел в атаку.
–Мир дому сему, – напористо заявил он.
–Да в общем-то…—растерянно ответил Самди.
–Барон Суббота?
–Он самый, что случилось?
–Позволите войти?
–Да, разумеется, – ничего хорошего это не предвещало.
Самди отступил открыл дверь пошире и посланник просочился в проем с изяществом танцора. Только в тесноте помещения Самди увидел на перевязи фальчион6. Оба молча, с пристальным любопытством рассматривали друг друга в полумраке прихожей. Как он сам выглядит, Самди знал, а вот посетитель был достоин внимания. Легкая сутулость, крепкий стан тяжелого фехтовальщика, впалые щеки аскета. Резкое, острое лицо, состоящее из одних углов – скулы, нос, подбородок. Голый череп под форменной шапочкой. Он был смуглым, а глаза темные, как вишни, злое зелье. Только широкая искренняя улыбка делала этого человека неопасным.
–Ринальдо Эспозито, Конгрегация доктрины веры. У меня вам повестка.
Инквизиция. Мало хорошего, судорожно соображал Самди, когда святая инквизиция является по душу барона Субботы.
–Пожалуйста, проходите, – Самди широко повел рукой, – Чаю? Кофе?
–Сто грамм коньяку, с вашего позволения, – обаятельно улыбнулся белоснежными зубами.
–Меч вы можете оставить здесь, – указал Самди на подставку для зонтов.
–Если вы позволите, я возьму его с собой.
–Как вам будет угодно, – Самди поджал уголок рта, это было лишнее, он всего лишь был вежлив.
Он развернулся и пошел в кухню, шлепая босыми ступнями по скрипучим половицам. Эспозито бесшумно следовал за ним.
–Черный ром, – Самди достал из буфета бутылку, – Будете?
–Черный? Конечно, буду!
Легат удобно расположился в кресле, устроил фальчион так же естественно, как часть собственного тела, положил кожаный планшет на низкий столик возле гримуара, глянул было на страницы, заполненные неровными буквами, но барон стремительно взмахнул рукой и книга захлопнулась.
