– Прокатимся немного, поболтаем. – Сообщает Алекс, обхватив руль.
Я не откликаюсь. Только сердце учащенно бьется в ответ. Все что было до этого момента, теряется в тени. Мы отъезжаем от ресторана и набираем скорость, свернув на менее оживленную улицу.
– Я задам этот вопрос только один раз. – Кожа перчаток противно скрипит, сцепляясь с обмоткой руля.
– Хочешь знать, о чем я все–таки говорила с Серовой?
Жмет на газ. Меня вжимает в сиденье. Понятно. Попадаю в цель.
– У тебя природная предрасположенность искать приключения на жопу. Но я хочу, чтобы ты кое–что осознала, девочка, – кончик языка выстреливает из–под верхних зубов. Он зол и еле сдерживается, – тебе не нужно дружить с ней. Она двуличная сука.
О тебе могу сказать то же самое – произношу мысленно.
– Теперь ты будешь решать с кем мне общаться, а с кем нет?
Слышу приглушенный мат. Мерседес с подачи Волкова разгоняется до свиста. Спидометр показывает сто восемьдесят километров в час. Я впиваюсь ногтями в бедра и перестаю дышать.
На мосту, Алекс давит на тормоз. Машину еще несколько метров тащит вперед по инерции.
– С этой минуты, ты ни с кем не остаешься одна. Выходи.
Удивительно спокойно ставит точку. Я трясусь, расщелкиваю ремень и вылезаю из Мерседеса. Но прежде, чем меня подберут его прислужники, от обуреваемой меня злости, выдаю:
– Я сказала Галине, что мы встречаемся. Так что поздравляю, к утру о нас будут ходить горячие сплетни!
С размаху захлопываю дверь и вдыхаю прохладный воздух через нос. Алекс сдает назад, круто разворачивается и мчится обратно в центр.
Хотела бы я скорее улечься в постель и забыть об этом кошмарном вечере, но Пуля кружит вокруг меня, едва я выхожу из лифта. Ник неверующе хмыкает. Дескать, обманом ластится. Я присаживаюсь на корточки, наплевав на дорогущее платье, и чешу засранца за ушком. Мурлычет, задирает мордочку к верху. Просит еще усики потереть.
– Идем, посмотрим, чем тебя можно накормить.
Говорю черному котику и поднимаюсь. Сбросив надоевшие тесные туфли, облегченно выдыхаю.
– А мне что–нибудь перепадет?
Дракон безобидный. Порой только двусмысленные словечки кидает. Я уже начинаю привыкать к ним и к его легкой распущенности.
– Не знаю. Если только парочка охлажденных пальчиков.
Двигаюсь в кухню, шлепая босыми ногами.
– Ой, да брось. Один раз забыл контейнер утилизировать.
За Никитой тянется шлейф абсолютной безнаказанности. Он, как член мафии, понимает, что ни ему, ни кому–либо еще ничего не будет за расчленение людей. У них всё схвачено. Правильные люди есть в системе, помогут.
– То есть, для тебя норма хранить человеческие останки в холодильнике?
Открываю дверцу с опаской, ожидаю увидеть отрубленную голову. Вместо нее на полке лежат ветчина, ноздрястый сыр, всякая разная зелень, йогурты, упаковки красной рыбы и подвявший пучок сельдерея. Ненавижу эту гадость. Нашатырным спиртом отдает.
Приподнимаюсь на цыпочки и лезу за баночкой тунца за рядком прочих продуктов. Надеюсь, Пуля не откажется.
Он, кстати, уже чует сытный ужин и выписывает круги, словно дрессированный артист Куклачёва. Крышку долой.
– Приятного аппетита.
Пуля припадает к банке и жадно подцепляет языком рыбку.
– Я б давно его вышвырнул отсюда. – Ник опирается локтем на остров, а другую руку к боку приставляет. – У меня аллергия на кошаков.
– Вам лишь бы навредить невинному существу.
Поглаживаю Пулю и направляюсь в свою спальню. У самой крошки во рту не было, кроме пары глотков шампанского, но есть не хочется. Совсем.
