– А для чего тебе назначили гипноз?
– Хотят, чтобы я всё вспомнил. Я тоже этого хочу, особенно теперь. Знаешь, я вспомнил, что меня позвали на вечеринку, это ошеломляюще! Вот только странно осознавать, что она уже давно прошла…
Том несколько погрустнел, задумался над тем самым – давно, всё было давно.
– Не могу понять, как так могло получиться, что я её забыл, – снова заговорил он, всё так же смотря в небеса. – И не могу поверить, что меня позвал Александер – его все любят, я даже не думал, что он знает о моём существовании – и что это уже в прошлом. Может быть, это всё-таки неправда? Не приглашение, а то, какой сейчас год? – он привстал на локтях, с вопрошающей надеждой смотря на собеседника.
Том готов был задавать этот вопрос бесконечно, потому что поверить в «сумасшедший скачок во времени» всё равно не удавалось, хоть, вроде как, он уже и смирился с ним. Он оставался всё тем же четырнадцатилетним мальчиком, мечтающим о друзьях и свободе, а навалившаяся реальность являлась для него странным квестом, игрой. Не нарочно он не верил, что это и есть настоящая жизнь, из которой уже не сбежать – можно лишь выйти со временем из больницы.
– Истина спорна, – ответил Стен, – для каждого она своя. То же самое и с реальностью – всё зависит от того, во что ты веришь.
– А если я не знаю, во что верю? – парень нахмурился, чуть мотнул головой. – В смысле – я запутался.
– Именно поэтому ты здесь. И я тоже постараюсь помочь тебе разобраться в себе. Не беспокойся, время всё расставит на свои места, ты не один.
– Спасибо, – Том слегка улыбнулся, снова лёг. – Стен, только не говори никому, но ты лучше здешних докторов и ты гораздо больше помогаешь мне. Они холодные и не всегда отвечают на вопросы, а вот спрашивают постоянно.
– Ты мне тоже помогаешь, без тебя было бы одиноко.
Том снова улыбнулся – на этот раз шире, ведь так приятно такое слышать, потянулся, чуть выгнувшись, и заложил руки под голову.
Он говорил и говорил, делился тем, что творилось на душе, что тревожило и радовало. Стен больше слушал, кивал, давал комментарии, а сам не мог оторвать взгляда от беззащитной хрупкости рёбер, проступающих через лёгкую, невинно-светлую рубашку, и полоски белой кожи, которую открывала немного задравшаяся вещь. От этого в районе солнечного сплетения сворачивался тугой узел, и зверь внутри пробуждался, поднимал нос по ветру, пока ещё пряча свои клыки.
Стен провёл по оголенному участку пальцами, и Том замолк, непонимающе посмотрел на него. Всё-таки низ живота довольно интимное место, и чужие прикосновения ощущаются там очень остро, особенно когда это происходит впервые.
– Не знал, что у тебя тут шрамы, – как ни в чём не бывало проговорил мужчина. – Можно? – он поддел низ рубашки, ещё немного сдвинув её вверх.
Том кивнул, не зная, как ещё реагировать; ткань неспешно ползла всё выше, пока не добралась до подмышек. Он даже поднял руки и приподнялся, позволяя снять с себя рубашку, и снова лёг. Ощущение контакта голой кожи с травой было непривычным, но достаточно приятным; зелень холодила, кожа покрылась мурашками.
Не выдержав дольше пары мгновений, он прикрылся, но Стен отстранил его руки.
– Не надо стесняться, – произнёс мужчина, – ты очень красивый.
– А эти шрамы?
– Они тебя не портят.
Стен провёл кончиками пальцев по двум рубцам под правыми рёбрами. Он не солгал. В его глазах шрамы не просто не портили Тома, а делали его ещё привлекательнее, оттеняли чистую белизну цветом прошлой боли: острой, рвущей, пьянящей. Грубые рубцы манили, к ним хотелось прикасаться. И хотелось узнать, откуда они взялись, покатать на языке подробности.
