Оркестранты, похоже, не обратили на меня особого внимания. К тому же начиналось представление. Гитара у меня уже тогда была вполне приличная – известный бренд, хотя и азиатской сборки. Тоже Дядя постарался. Так что расчехлить оказалось не стыдно. Я наугад заглянул в партитуру и облегчённо выдохнул: никаких чудес. Мне доводилось и покруче вещички с листа шпилить.
Дальше – парад-алле, как говорят в цирке. Представление идёт, биг-бэнд свингует, я участвую, всё ровно. Освоился, сел поудобнее. Перелистнул страницу, играю септаккорд до-минор, дальше вижу большой нонаккорд ля, септ ля-мажор… Что за чёрт? Прямо на нотном стане написано: «ПрИГНИСЬ!!!» От руки, большими жирными буквами, с тремя восклицательными знаками. Потом снова минорный до-септ и прочее.
Глаза продолжали такт за тактом читать ноты и поглядывать на Дирижёра, нога машинально отбивала ритм, пальцы перебирали струны – тыц-тыц, ры-ты-тыц, – а мысль металась. Чушь какая-то… ноты, потом буквы… что, в самом деле пригнуться?!. И строгое предупреждение Дирижёра – делать всё в точности, как сказано в партитуре… в моих же интересах…
Я пригнулся на те два такта, которые занимала надпись. Потом выпрямился и продолжил играть. Глянул вокруг – на меня по-прежнему не обращал внимания никто, кроме Дирижёра, который едва заметно кивнул. То есть, боксёрские нырки гитариста посреди композиции здесь в порядке вещей. Ну-ну… в самом деле – цирк.
Ещё тактов через двадцать до меня дошло. Отец рассказывал, как на флоте новичкам дают продувать макароны, в которых дырки залипли, или заставляют якорь точить – типа, чтобы лучше в грунт входил. Проверка на лоха! И я повёлся… придурок! Где это видано, чтобы в партитуре писали всякую хрень?! Я повёлся, и в антракте меня засмеют, и я никогда не смогу играть в этом оркестре, потому что лоханулся на глазах у всех…
На следующей странице надпись повторялась. Я сыграл большой нонаккорд ля, потом септ ля-мажор… и вместо того, чтобы пригнуться – наоборот, выпрямился и нагло усмехнулся: мол, не на того напали!
В следующий миг меня вырубил удар по затылку.
Очухался я в антракте, на диванчике в гримёрке Дяди. Лысый чувак в несвежем белом халате совал мне под нос ватку с нашатырным спиртом. Я дёрнулся, закашлялся – и голова раскололась от боли. «Слава богу, – сказал Дядя. – Ведь прямо в основание черепа угадал… Ты лежи, лежи».
Рядом стоял Дирижёр, тряс моей партитурой и шипел: «Что ж вы за народ, а? Где ж вас таких делают? Ведь и сказано, и написано… Ноты читать умеешь, а буквы нет? Пригнись! Чего непонятного-то? Пригнись! Потому что тромбоны вступают! А они у тебя за спиной сидят!!!»
* * *
Я знаю: то, что я затеял – преступление.
Я догадываюсь, чем оно для меня кончится, но это – дело решённое. Моё преступление станет Преступлением Века. Когда я совершу его – мир вздрогнет, зато уже никогда не будет таким, как прежде. Никогда! Потому я и решился.
Мне ещё многое надо обдумать. Очень многое. Голова пухнет, мысли разбегаются. И когда я говорю, что меня бросили Любимая Жена и Моя Гитара, это не совсем так.
Любимая Жена, действительно, отчалила из дому. Но то, что случилось, меньше всего походило на сцену разрыва и всё такое. Она просто собралась и уехала. Куда – я знал: поселилась у нашей общей подруги. Та надолго укатила с экспедицией в экзотические края и просила присматривать за квартирой и флегматичным котом-кастратом. Деньги у Любимой Жены были, какие-то шмотки она с собой взяла… Так что за неё я не особенно переживал. Не бедствует. Отсидится, отлежится, успокоится, образумится, а потом мы с ней всё обсудим.
