Упражнение на доверие - страница 23

– Я никогда ему такого не говорила!

– Я ответила, что никак не контролирую, чем ты занимаешься, хоть в пекарне, хоть где угодно. Хотелось бы знать, с чего он решил, что имеет право звонить из-за этого.

– Не знаю, мам.

– Я была бы только рада, если бы ты уволилась и мне не приходилось возить тебя туда по утрам в оба выходных, но ты так уперто решила купить машину, ты так веришь, будто остаться без машины в пятнадцать – это какое-то ужасное лишение, что умудрилась меня убедить, будто не возить тебя на работу – жестоко. А теперь твой учитель, который сам держит тебя в школе по двенадцать часов в день, чтобы расписывать полотна и клеить цветочки на шляпы, – теперь этот человек звонит и намекает, что это я заставляю тебя работать, будто я тебя гоняю петь на паперти, чтобы заслужить ужин? Да как он смеет! Он там себя кем возомнил?

– Не знаю, мам. Я ему такого не говорила.

– Я и правда согласна, что тебе лучше бросить работу, но это не значит, что мне нужно его мнение. Твоя жизнь вне школы – не его собачье дело. Ты же сама это понимаешь?

– Да, – говорит она, бочком двигаясь к спальне. Эффект от его звонка уже изменил окрас. Сперва она приняла это за предательство, нарушение их особого союза. Теперь осознает, что он бросил вызов авторитету ее матери. Вторгся ради того, чтобы вторгнуться. Как же она гордится тем, что подчинила себе его внимание.

Репетиционная: длинная зеркальная стена и ледяной линолеум. Сколько всего здесь уже случилось, в этом холодильнике с флуоресцентным светом, где из комнаты в зеркале на них таращатся их близнецы. Комната в зеркале такая же яркая и холодная, такая же казенная с ее пластиковыми/хромированными стульями, полиуретановыми/кожаными матами, с пианино и скамьей, отодвинутыми в сторону, подальше от их тел. В этой комнате они ползали в кромешной тьме, встречая и лапая друг друга. Лежали на спинах и были трупами. Баюкали друг друга, падали в чужие сплетенные руки, садились вместе в колесо, чтобы ось смотрела на них и выносила вердикт (Норберт – Пэмми: «По-моему, ты самая милая девушка в нашем классе и, если бы похудела, была бы даже красивая»; Шанталь – Дэвиду: «Я не трахаюсь с белыми, но если бы трахалась, то трахалась бы с тобой»). Теперь же, когда они входят, им говорят устроить театр. Примерно три ряда стульев смотрят в одну сторону. Перед ними лицом друг к другу стоят еще два. Мистер Кингсли, как всегда, на ногах. «Боковые проходы, пожалуйста», – говорит он, и они спешат поджать ряды, чтобы освободить место между рядами и стенами. Они рассаживаются в своих обычных группках: черные девушки, белые парни, остальные – согласно расплывчатым и зыбким правилам притяжения/отторжения. Два стула «на сцене» остаются пустыми. Сара опоздала из туалета и садится на пустое место на галерке, рядом с Мануэлем, – только потому, что пустое. На Мануэле хорошая рубашка; в последнее время он вроде стал одеваться получше, хотя это не осознанная мысль, просто фон. Ее подчеркнет уже память.

– Сара, садись, пожалуйста, на стул впереди. Любой.

Она так оторопела, что ее выбрали, что сперва не поднимается, хотя и уставилась на мистера Кингсли вопросительно. Его взгляд не отвечает. Он возвышенно устроился на башне, дирижирует передвижениями своих миниатюрных войск. Вставая, она замечает, как Мануэль быстро сдвигает свой рюкзак, словно тот может ей помешать.