: Или это он подсматривал, как мы трахаемся, это ты тоже подстроила?
Джоэль(вернув равновесие, оглушающе заревев): Ах ты гондон…
Сара (слишком ошеломленная, чтобы говорить, но Дэвид уже отвернулся, потому что на парковку въехала маленькая машина Эрин О’Лири; он садится, хлопает дверью, и его шофер-блондинка, в темных очках на ничего не выражающем лице, увозит его прочь).
Мать Сары: Твоя жизнь вне школы – не его собачье дело. Ты же сама это понимаешь?
Мистер Кингсли: Пожалуйста, начинай, Сара.
Сара и Дэвид снова сидят перед классом на двух стульях. Колени больше не соприкасаются – им можно сидеть порознь. Дэвид смотрит на Сару, но не смотрит. Видит ее, но не видит. Сидит на стуле, но его там нет. Она не понимает не почему он это делает, а как; сама бы так делала, если бы могла; впервые понимает, что Дэвид – настоящий актер, прорвется в театре, может даже прорваться так далеко, добиться так многого, что будет писать слово «театр», как его душеньке угодно, но еще она понимает, что здесь, в КАПА, с мистером Кингсли, Дэвиду уже конец. Он никогда не сыграет главную роль. Никогда не будет звездой. Уйдет из школы со своей харизмой – неисследованной, непризнанной, невоспетой, скрытой за миазмами сигаретного дыма и алкогольных паров, «глупых походок», футболки-поло, теннисной ракетки, не просто проигнорированной, а напрочь отброшенной и забытой всеми, кроме пары упрямых хранителей памяти.
Сара – Дэвиду: Ты злишься.
Мистер Кингсли – Саре: Не читать мысли. Еще раз.
Сара – Дэвиду: Тебе скучно.
Мистер Кингсли(раздраженно): Живи честно, Сара!
Сара – Дэвиду: На тебе синяя футболка-поло.
Дэвид – Саре: На мне синяя футболка-поло.
Мистер Кингсли: Не слышу, чтобы слышали.
Сара – Дэвиду: На тебе синяя футболка-поло.
Дэвид – Саре: На мне синяя футболка-поло.
Сара – Дэвиду: На тебе синяя футболка-поло.
Мистер Кингсли: Здесь кто-нибудь в моменте? Хоть кто-нибудь?
Дэвид – Саре: На мне синяя футболка-поло.
«Что такое „момент“?» – думает Сара. Где это «теперь», на которое надо реагировать? Как именно их повтор не обнуляет все моменты, словно огромная расползающаяся тьма, за которой прячется Дэвид, спасаясь от любых наблюдений и вынашивая ненависть к ней? Но такое мышление, такое бестолковое замешательство и есть причина, почему у нее не получается, и есть причина, почему мистер Кингсли снова делает этот жест, будто быстро что-то стирает в воздухе: убирайтесь со сцены.
Колин – Джульетте: У тебя кудрявые волосы.
Неоспоримо. Символ Джульетты – ее штопорные кудри. Они торчат во все стороны и пружинят на ходу – продолжение ее сияющей улыбки. Ее щеки всегда розовые и пушистые. В глазах – искорка. Ее мать – француженка, передала Джульетте умилительно уникальное произношение, например «МАЙ-ОУ-НЭЗ-З-З-З». Еще мать передала Джульетте истовую христианскую веру. В отличие от Пэмми, она словно никогда не чувствует необходимости отстаивать религию. Когда одноклассники ставят ее в известность, что Бога нет, она улыбается в ответ без снисхождения. Она любит их за то, что они честно делятся своими мыслями! Прямо как любит Иисус – и им даже необязательно в него верить.
Джульетта обдает Колина улыбкой: как замечательно он сказал!
– У меня кудрявые волосы, – хихикает она.
– У тебя кудрявые волосы. – Черт, да если посмотреть «кудрявый» в словаре, там твои волосы!
– У меня кудрявые волосы. – Ой, ты не представляешь, Колин. Что ни делай, а они кудрявятся. Смешно, да?
