Упражнение на доверие - страница 4

Чтобы исполнить свой план, ему пришлось одеться в шорты, носки по колено, инфантильные белые кроссовки, спортивную футболку. Саре стало неловко от его вида. Он казался незнакомым, некрасивым, хотя эта придирка лишь робко выглядывала из-под тяжеловесности ее физической страсти. Страсть, в свою очередь, затмило другое, незнакомое чувство – волна печальной нежности, словно в мальчике на короткий миг промелькнул мужчина, которым он станет, полный непредвиденной тьмы и слабостей. Мальчик пронесся мимо и заперся в ее ванной. Ее мать работала целыми днями; в квартире была одна маленькая неряшливая ванная на двоих – такая непохожая на любую из четырех ванных в доме Дэвида. В этом странном мире он принял душ с гладким бруском мыла «Айвори», проведя им между ног, с силой намыливая каждый дюйм, тщательно и терпеливо из-за настоящего страха: он никогда не занимался сексом с девушкой, которую любил. До этого у него были две девушки, обе уже растворились в его воспоминаниях. Разум медленно расширялся, пока кровь остывала, больше не грозя закипеть. Дэвид включил холодную воду, почти ледяную. Аккуратно вышел из ванной с полотенцем на поясе. Она ждала его в постели.

Мистер Кингсли, их учитель, жил с мужчиной, которого звал мужем; рассказывая им об этом, он многозначительно подмигнул. Год был 1982-й, очень далеко до Нью-Йорка. Никто из них, кроме Сары, еще не встречал мужчину, который называл бы другого мужчину мужем и при этом многозначительно подмигивал. Никто еще не встречал мужчину, который много лет прожил в Нью-Йорке, участвовал в оригинальной бродвейской постановке «Кабаре» и, вспоминая о тех временах, называл Джоэла Грея просто Джоэлом. Никто, кроме опять же Сары, еще не встречал человека, у кого в кабинете на стене среди прочих удивительных и пикантных сувениров висит фотография колоритной и полуголой женщины, которая, несмотря на отсутствие очевидного сходства, странным образом напоминала самого мистера Кингсли – и, по слухам, была мистером Кингсли, хотя в это уже не верил никто. Двоюродный брат Сары, сын сестры ее матери, был дрэг-квином, невозмутимо поведала она одноклассникам, смотревшим на нее во все глаза; он жил в Сан-Франциско, часто выступал в женской одежде с грустными песнями о любви и в целом дал Саре ключ к пониманию эзотерики мистера Кингсли, чего не хватало ее сверстникам. Поэтому Дэвид и обратил внимание на Сару: из-за ее ауры видавшего виды человека. Иногда он видел, как она смеется с мистером Кингсли, и их смех казался общим, на каком-то далеком уровне. Дэвид завидовал, как и все остальные, и хотел захватить этот уровень себе.

В 1982 году никто, кроме Сары, еще не встречал гея. И точно так же в 1982 году никто не видел в ориентации мистера Кингсли ничего, кроме очередного признака его превосходства над всеми остальными взрослыми в их мире. Мистер Кингсли был невозможно остроумным и порой невозможно язвительным; перспектива разговора с ним устрашала и возбуждала; люди хотели дотянуться до его высокой планки и одновременно боялись, что это невозможно. Конечно, мистер Кингсли был гей. Им не хватало для этого слов, но он интуитивно вызывал в них фриссон: мистер Кингсли был не просто гей, но иконоборец – первый в их жизни. Вот кем они стремились стать сами, хоть и не умели это выразить. Все они были детьми, которые до того – доходя порой вплоть до острых мучений – не сумели никуда вписаться или не сумели обрести удовлетворение, и тогда они ухватились за свой творческий порыв в надежде на спасение.