Упражнение на доверие - страница 6

не такой. И Сара не отшила Джоэль. Не ответила ей холодно. Но нет, она изменилась. Она просто больше не подруга Джоэль. Это получилось так естественно, так логично для совершенно новых обстоятельств второго года учебы, что она не сомневалась: Джоэль тоже об этом знает, даже сама, может, и спровоцировала своим избытком чувств, а Сара только отреагировала.

Но безынтересность Джоэль была безынтересна Саре, даже когда та стояла рядом и говорила. Саре все стало безынтересно, кроме Дэвида. Она представляла, как его лицо сверкнет приветствием в ее сторону, словно зеркало. Они с Дэвидом уже зашли так далеко, только вдвоем, пропали за горизонтом, бросив свои школьные личности позади. Если сброшенная шкура и осталась, то только для маскировки. Для Сары само собой разумелось, что их лето будет их секретом, будто гора Олимп (знай она тогда, что это), на которой они шептались вместе, как боги. Ей и в голову не приходило объяснять это Дэвиду. Она думала, он и так это понимает.

Дэвид ворвался в Черный Ящик не подмигивающим зеркалом, а прожектором, ярким и жарким, слегка неестественно размахивая руками на ходу. Он что-то скрывал, но сам же и разоблачал это попыткой скрыть, окруженный десятком их однокашников, которые липли к его харизме, как пыль. Сара вдруг обнаружила, что уже держит в руках маленькую коробочку с бантиком и все смотрят на нее.

– Дэвид сейчас встанет на одно колено! – хмыкнул Колин.

– Ты посмотри на себя, красная как помидор! – рассмеялась Энджи.

– Открой, Сара, – умоляла Пэмми.

Сара сунула коробочку обратно ему.

– Потом открою.

– Открой сейчас, – настаивал Дэвид. Может, Колин, и Энджи, и Норберт, и Пэмми, и все остальные, кого так оголенно чувствовала Сара, были для него невидимы и он даже не слышал, что они говорят. Этот проблеск – одной себя в глазах его сердца – продлился только миг. Затем его безразличие к публике показалось вызовом или проверкой. Она не видела противоречий этому своему разгневанному выводу на его лице, таком же пунцовом, как у нее; если ее лицо – красное как помидор, то его – красное как ожог – шло яркими пятнами, которые, в паре с его юной клочковатой щетиной, превращали лицо в мешанину.

– Потом открою, – сказала она, когда вошел мистер Кингсли, размахивая руками над головой, как будто говорил, что очень славно встретиться снова, а теперь не изволят ли они заткнуться и рассесться по местам.

Дэвид оказался в двух рядах позади Сары; ей не надо было оборачиваться, чтобы знать, где он. Глядя перед собой, она горела от чувства несправедливости. Ее или к ней? Голова не повернется, она не посмотрит на него, как бы он этого ни хотел. В обоих ревел адреналин, горячо и непонятно о чем-то предупреждая. Всего пару минут назад Дэвид вошел в большие двойные двери – вошел даже вприпрыжку, даже влетел от легкости на сердце, потому что наконец-то появлялся на сцене в роли ее парня. А Сара – в роли его девушки. Для Дэвида эти роли были священны, только они его и трогали. Кого волнует Гамлет? Он переживал, что коробочка слишком маленькая, что ее разочарует коробочка, которая умещается на ладони. Но стоит ее открыть, как развернется серебряная цепочка, синий камень ляжет в ложбинку на шее, которую он так любил. И Сара будет излучать сияние, как он сам, а вовсе не страх, не отвращение, как сейчас. Или это стыд? За него, очевидно.

Дэвид с трудом упихал коробочку подальше. Надо спрятать ее в шкафчике, уничтожить, ее неперевариваемый силуэт выпирал в кармане его джинсов, как издевка. Для Дэвида любовь означала ее объявление. Иначе в чем смысл? Для Сары любовь означала общий секрет. Она чувствовала его взгляд на себе весь урок и сидела совершенно неподвижно, удерживала его силой воли. Много лет спустя, в будущем, когда Сара будет приходить в театры только в качестве зрителя, она увидит спектакль, где актер спросит: «Почему не может быть немого языка?»