И вроде казалось – вот оно, сейчас вся работа остановится, показатели поползут вниз, работать- то стало некому, все по больницам, да по процедурам сидят. Но… и тут Упырёв с Чернобабой оказались на высоте. Люди дохнут – значит они омолаживают коллектив, понижают средний возраст, выполняют коэффициенты полезной деятельности, болеют – сокращают ФОТ, уходят на аутсорсинг. Наверху прямо не нарадуются на их показатели по работе с персоналом. Текучка кадров нулевая. Когда такое было? Кадры начинали течь не на сторону, а на кладбище, а таких коэффициентов ещё не придумали. А на пухлых щеках генерала и его преданного прислужника то и дело проявлялся какой-то странный румянец, неестественный такой.
Каждый день, по заведённому упырями порядку, народ унылой вереницей с безысходным видом тянулся на экзекуцию. Выходя от Виктора Сергеевича, они шли к Асмодею Владленовичу на промывку мозгов и выкачивание жизненной энергии, и так по кругу, час за часом, день за днём. Жизненные соки вытекали из нас, как бензин их пробитого бензобака. Ну что делать, как говорится – лес рубят щепки летят. К тому же генерал Упырёв был большой мастак красного патриотического словца. Он горячо всех агитировал за Советскую власть, да за справедливость, за честь и совесть, и всегда во всех вопросах показывал принципиальную позицию. Только как-то его жирная мохнатая рожа и выставленные напоказ богатства, почему-то не очень вязались с пролетарскими лозунгами, но среди всеобщего болезненного состояния все были в тумане и этого не замечали, как будто пелена легла на наши глаза.
Время шло, генерал продолжал бросать в мою сторону неоднозначные плотоядные взгляды и давать всякие странные и необычные поручения. То, понимаешь, ему захотелось, чтобы у нас в конторе был свой музыкальный коллектив, а моей задачей было собрать со своих, еле передвигающих ноги, коллег деньги, всё купить, организовать, отрепетировать и конечно сделать фееричный концерт на Восьмое марта и Новый год, на котором наши болезные исхудавшие зомбеи с ввалившимися глазами, под пристальными натянутыми улыбками Упырёва и Чернобабы, занявшими центровые места в первом ряду, изображали всеобщую радость и ликование.
– Радуйтесь! Что-то вы плохо радуетесь! – приказывал, повернувшись, Асмодей, потирая пухленькие бабские пальчики.
И на наши посеревшие лица натягивалась подобострастная улыбка. Мы начинали веселиться, танцевать, хлопать в ладоши.
Однажды у генерала в элитном коттеджном посёлке на бывших Правительственных дачах, на дорогу упало дерево и надо было срочно найти технику, что его убрать, так как оно очень резало его величеству глаз. За дело взялся лично Чернобаба, отдающий приказы направо и налево. В присущей ему манере он всё представил таким образом, что Россия в опасности, ни шагу назад, умрём на валежнике, но не сдадимся. Я аж сам почувствовал себя виноватым, в том, что проклятый пенёк вырос на пути великого Упырёва. Пронизанный с ног до головы духом патриотизма, я, вместе с бригадой, снятой с аварии на прорванной и заливающей целый район трубе, незамедлительно штурмовал кусок мёртвой древесины, как рабочие и крестьяне зимний дворец. Надо ли говорить, какое мы получили моральное удовольствие, когда вместо того, чтобы дать воду половине города и устранить фонтан кипятка, бьющий как гейзер из-под проезжей части в самом центре мегаполиса, наша бригада резала и таскала остатки бурелома рядом с шикарным коттеджем его сиятельства, который наблюдал за нами с балкона, попивая кофе, одетый в красный атласный халат. На самом деле упавший ствол и не мешал никому конечно, а так… «не порядок». А «не порядок» упырь очень не любил. Правда устранить порыв трубы нам всё равно пришлось, только было это уже глубокой ночью, когда генерал крепко спал. Он вообще всё делал по расписанию.
