– Ты, Кузьма, о болоте, как о живом говоришь, как о чудище каком…
– Так и есть! О чудище! Да ты, Савелий, и сам поймёшь, как обживёшься малость. Да только, верно, живое оно. Пугает, морок наводит, тропки сбивает, заводя людей в самую топь. Сколько народу сгинуло через него – не счесть! И наши, и деревенские. Думаешь, много охотников служить в усадьбе? Ан нет! Боятся все, даже высокое жалование и полный пансион деревенский люд не прельщают. Страшно.
– А ты почему ещё здесь, коли тоже боишься?
– Привык. – Улыбнувшись, Кузьма пожал плечами. – Я ж с измальства у болота живу. Притерпелся. Да и как барина брошу? Ему одному не управиться. Усадьба, семья… Сынков у него двое, жинка на сносях, барыня наша светлая… Почитай уж, вот-вот разрешиться от бремени должна.
Савелий кивнул. Видел он мельком барыню, когда мимо усадьбы проходили. Действительно тяжёлая, действительно вот-вот разродиться должна. Да сумеет ли? Сомневался Савелий. Уж больно выглядит скверно. Отёчная, синяки под глазами чернющие, а сама бледная, будто смерть, губы белые, потрескавшиеся, а вокруг рта синева ореолом, и только на щеках горит лихорадочный, нездоровый румянец. А ещё видел Савелий, что за её спиной тень поднимается. Да не её тень, лик смерти помаленьку проявляется. С каждым днём он всё явственней и чётче становиться станет, и когда обретёт границы, тогда и беда явится, не заставит себя ждать.
Может ли кто-нибудь вмешаться, смерть от барыни отогнать? Пожалуй, Савелий мог бы попробовать, приходилось ему в схватку со смертью вступать, да только кто он? Мастеровой. Служка без роду, без племени. Кто ж ему дозволение даст, кто ж поверит? Как водится, вызовут хозяева лекаря из деревни, дабы разрешиться от бремени барыне помог, а то и не доктора вовсе, а повитуху, и невдомёк им, что зло отогнать ни лекарь, ни повитуха не смогут. Дурное место здесь, проклятая земля, злом и кровью пропитанная, и многие годы пройдут, прежде чем она очиститься сможет. А то и вовсе не очистится. Зря что ли болота едва ли не к порогу подступили? Не живёт зверьё в лесу, не поют птицы, даже грибы не растут, лишь поганки да мухоморы заполонили лес, а людям всё нипочём, строят дома, селятся, а потом на судьбинушку сетовать начинают, долю свою горькую оплакивать…
– Ты, Кузьма, знаешь, что стряслось на этой земле? Отчего болото к людям пошло?
– Как не знать? Давно это было, от дедов и прадедов ту историю слыхали все, кто в деревнях ближних живёт. Да и в дальних, вестимо, тоже слыхали.
– Расскажешь?
– Расскажу, Савелий. Но позже. Сейчас заселяйся. Сегодня отдыхай с дороги, ну а завтра службу нести начинай. Задание с вечера дам.
– Как скажешь, – ответил мастер.
– Вечерять в людскую приходи. И ещё… Опосля заката лучше из дома не выходить и дверь в избу никому не открывать. Кто знает, какая нечисть с болота поднимется или из леса приползёт…
Савелий хмыкнул. Боится управляющий, чего-то сильно боится. Надобно разузнать, что же в этих краях происходит, а там и подумать можно, как зло искоренить, жизнь земле вернуть, она в усадьбе теплится едва-едва.
Открыв дверь, Савелий замер, не решаясь зайти. Избушка оказалась совсем крохотной. Пространство было разделено печью, занимающей центр избы. По одну сторону от печи стояла грубо сколоченная кровать, с другой стол и набитые прямо на бревенчатую стену полки – вот и всё, что досталось ему по воле судьбы. Сыро было в избушке и грязно, запах плесени, казалось, въелся в стены и никакой уборкой от него не избавиться, никаким проветриванием. Да и какое же тут проветривание, когда едва ли не во дворе болото раскинулось? Что ж… Не стал унывать Савелий, принёс дрова из поленницы за избой, растопил печь, вынес на просушку во двор тюфяк, притащил воды из ручья, за уборку принялся, раздобыв в мастерской ветошь. Не бог весть какое жильё, но хоть крыша над головой, зимой без неё никак.
