– Как это?
– Не верит ни в бога, ни в чёрта, но бросается в любой омут, откуда чертовщинкой потягивает. Кто-то пытается доказать существование параллельного мира, а он, напротив, пытается его существование опровергнуть, объяснить необъяснимое с точки зрения логики.
– Это притом, что его лучший друг всю жизнь видит призраков так же, как мы обычных людей, – добавила Маша. – Правда, Гошка даже не догадывается о подобных способностях Ваньки, иначе давно бы экзорциста вызвал. Хотя он и в них не верит. Так вот, спорят они в Ванькой так, что подойти к ним страшно. Однажды у подъезда поспорили, орали ужас как! Соседи в окна кричали, пытались утихомирить спорщиков, так эти двое даже не слышали, пока дядя Вася не догадался их, как котов сцепившихся, из шланга холодной водичкой окатить.
– Тогда так, – Ваня умело соскочил со скользкой темы, не дав сестре высказаться и раскрыть все его секреты, – Девчат, вы список составляете, того, что нам пригодится в походе, а я с Гошкой созвонюсь. Надеюсь, он не на выезде сейчас. И Ларисе надо бы позвонить…
Глава 5
Вот и похоронили барыню на деревенском погосте. Местечко ей хорошее подобрали, на пригорке под берёзкою, светлое местечко, не замаранное тьмой, да и не чувствовал здесь, на погосте, Савелий дурного, не дотянулись сюда болотные духи, пока не дотянулись.
Сам Савелий идти не хотел, он человек новый, ни к чему это, лучше в усадьбе остаться, занять себя работой, но Кузьма настоял, мол, таким приказ барина был. Ну добро. К могиле Савелий не подходил, стоял в стороне, оглядывался, примечая людей, чуял он кого-то, наделённого сходным даром, но выявить его в толпе не получалось. Не с усадьбы он, определённо, иначе бы уж не раз на глаза попался. Деревенский? Надо бы выяснить, что за человек, но как вычислить его, когда тот будто бы плащ на себя накинул, спрятался. От кого ему прятаться здесь? Выходит, что и он почуял равного? Плохо. Это очень плохо. Будь у него светлые намерения и чистые помыслы, скрываться нужды не имелось бы, подошёл бы открыто, поговорили бы…
Потому и не желал Савелий идти в деревню, что боялся обнаружить себя. Не мастеровым, как знали его в усадьбе, а колдуном, хотя сам он себя таковым не считал. Но не объяснить людям, чем знахарь и ведающий от колдуна отличается, они всех, кто из толпы выделяется, одним словом величают. И боятся. И сторонятся. Вот только случись что, к ведающему за подмогой спешат.
Вот потянулась похоронная процессия обратно к усадьбе, деревенские поспешно по домам расходились, а Савелий так и остался стоять в стороне, глядя на тусклое солнце, пробивающееся сквозь серые тучи. Пробежался по погосту лёгкий ветерок, хрипло каркнула ворона, примостившаяся на нижней ветке берёзы, посмотрела на человека внимательным чёрным глазом. Савелий достал из кармана краюху хлеба и отрез коричневой ленточки.
– Держи, хранительница, и проводи барыню туда, где свет, – кинув горбушку вороне, прошептал он, та, подхватив хлеб, тяжело снялась с ветвей, полетела куда-то в сторону, а Савелий повязал на ветку ленточку, прошептал что-то, и только тогда зашагал следом за своими к усадьбе. Когда-то он так же как барыню сегодня провожал в дальний пусть своих. Семью. Жену, отца и сынка. Всех сразу.
Тяжёлым грузом навалились на плечи воспоминания, стало нечем дышать, перед глазами поплыл туман. Как больно! Стон сорвался. Савелий потряс головой, отгоняя воспоминания. Не здесь. Не сейчас. Дома. Он запрётся в своей лачуге и даст волю чувствам, но пока… Пока нельзя. Не на виду у всех.
