– Тогда выходит, наши предки были настолько кровожадными, что безоружных порубили?
– Мне кажется, это уже позднейшая легенда о том, как несущие свет христиане с Божьей помощью отважно штурмуют неприступный языческий оплот. Чтоб оправдать своё право тут жить, мол, тут мои предки воевали и кровь проливали! Или сами ущкуйники оказались жертвой разведки – те увидали стены, ворота и доложили – форпост. А разобрались уже тогда, когда ворвались. Вот. Но это всего лишь предположения, летописи говорят о полноценном укреплённом языческом городище.
– Хм… Ведь эти летописи были написаны позднее, постфактум?
– Вот это правильный вопрос, уместный. Летописи были написаны не просто позднее, а целых шесть веков спустя.
– То есть написаны были далёкими потомками победителей?
– Верно. И этим потомкам была нужна легитимность… Так или иначе, но с тех пор этот край стал христианским. Русским.
После минуты задумчивости, тенор продолжил:
– Ладно, теперь смотрите, что дальше было.
Шёл 6963 год от сотворения мира. Тревожный год зловещей эпохи, которая уже не ярилась, как верховой лесной пожар, а исподтишка тлела, как пожар болотный, торфяной.
Ох, как же жаль, что век назад Фёдор Чермной не смог крестить Золотую Орду! Держава Чингисхана приняла магометанство и нынче трещит по швам, а крещёные сами хуже любой Орды стали. На мысе Выми и Вычегды православные вместе с погаными вогулами во время молебна убили епископа Питирима, чем накликали на весь удел гнев Василия Тёмного. Воевода Фёдор Басёнок во главе московско-татарского войска отбил у новгородцев Русу – восемь лет спустя Басёнок будет ослеплён по приказу Ивана III. Москва и Новгород подписали лукавый Яжелбицкий мирный договор, у которого московская копия противоречила копии новгородской. Отравили собачьего сына Шемяку, которого митрополит Иона запретил поминать в заупокойных службах. В Казани поднялся и широко расправил плечи племянник Тохтамыша хан Махмуд. В Литве умер мятежный Свидригайло Ольгердович. В Англии началась война Алой и Белой Розы.
А вятчане тем временем строят кремль. Хлынов. Надёжно строят, могуче, свирепо, чтоб весь разросшийся на холме посад оградить. А вот к чему строительство затеяли – об том разное твердят.
Купец с Астрахани прибыл, шелка бусурманские да паволоки в лавке напоказ выставил:
– Москва, мил человек, стоит меж торговым Севером, хлеборобным Югом, ремесленным Северо-Западом и скотоводческим Юго-Востоком. Обратно же через Москву проходят пути как из Варяжского моря в Хвалынское, так и из Студёного моря к морю Понтскому. Считай, всю Русь купеческую держит. Им теперь нужна только дорога за Большой Камень, на Чиги-Тур. Значит, им нужны мы, – купец поднимает отрез ткани, проверяет на свет и остаётся проверкой доволен. – Москва в любом случае всё к рукам приберёт, но с таким кремлём ей придётся заплатить дороже.
Мужик в лаптях и суровой серой свитке размеренно ступает по вспаханному полю. Наклоняется, берёт ком земли, давит его в руке, а потом нюхает ладонь:
– Кремль нам супротив вогулов да татар. Чтобы не выло, как с Бектутой Тохтамышевым. Понимали чтоб, кумирники, – с наскока нас не взять и нечо тута вообще шопериться.
Плотник, врубаясь в обло – в пахучее, звенящее сосновое бревно. Стружки летят, блестят на солнце. Выдохнул, отёр пот со лба, оглядел ладно сработанный паз:
– Москва ль, Казань ли, Галич там, Сарай… Да хоть бы и Кырым, мать его баляба заовинная! Кто знать может, как там дело обернётся? Главное, чтоб гузно прикрыто было, а Хлынов на том гузне будет добротными портками.
