А тот первый вечер, когда пришел Артур – о, как отчетливо он запечатлелся в ее памяти, – как преобразилась тогда гостиная рядом с той комнатой, где сидела сейчас Шерли, словно с его появлением в дом вошло нечто неведомое. Изменилось и крыльцо, увитое сухими виноградными плетями, и даже сама улица, скучная, ничем не примечательная Бетьюн-стрит. Днем, пока Шерли работала в магазине, поднялась метель, и к вечеру земля побелела от снега. Соседние дома показались ей необыкновенно нарядными, радостными и приветливыми, когда она шла мимо них, из-под занавесок и в щелях между ставнями сияли полоски света. Шерли торопливо вошла в дом и зажгла в гостиной большую лампу под красным абажуром, одно из ее сокровищ, необычайно изысканную вещицу, как она думала, и поставила ее между пианино и окном, потом переставила стулья и принялась старательно прихорашиваться. Ради него она достала свое лучшее домашнее платье из воздушной полупрозрачной ткани, сделала прическу, которая, по ее мнению, бесподобно ей шла (Артур ее еще не видел), припудрила щеки и нос, подкрасила ресницы, как это делали некоторые другие девушки из аптекарского магазина, затем надела новые серые атласные туфельки и, покончив с приготовлениями, стала ждать. Она так нервничала, что не могла проглотить ни крошки, все ее мысли занимал Артур.
И вот наконец, когда Шерли начала уже думать, что он, возможно, не придет, Артур появился с этой своей лукавой улыбкой.
– Здравствуйте! Так вот где вы живете. А я было засомневался. Боже мой, да вы еще очаровательнее, чем мне казалось. – И затем в маленькой прихожей за закрытой дверью он обнял ее и поцеловал в губы, и все целовал, целовал, а она притворно отбивалась, отталкивала его и твердила, что родители могут услышать.
И сама комната с его фигурой в красноватом свете лампы словно бы стала иной: прекрасное бледное лицо Артура придало ей особую красоту! Он усадил Шерли рядом с собой, сжал в ладонях ее руки и принялся рассказывать о своей работе и о своих мечтах, обо всем, чем думал заняться в будущем, и тогда она вдруг поймала себя на мысли, что ей отчаянно хочется разделить с ним эту жизнь, его жизнь, какое бы занятие он себе ни выбрал. Вот только она по-прежнему сомневалась, что причиняло ей легкую боль, захочет ли этого Артур, ведь он был еще так молод, полон надежд, стремлений и честолюбивых замыслов. Казалось, Шерли намного старше этого юного мечтателя, хотя в действительности была несколькими годами моложе.
А потом наступила та великолепная пора с декабря до самого конца сентября, тогда и произошло все то, ради чего стоит любить. Ах, эти чудесные весенние дни, когда с появлением первых почек и листьев Артур повез ее как-то в воскресенье в Атолби, в край великих лесов. Они искали первоцветы в траве, сидели на склоне холма, глядели на реку внизу и наблюдали, как несколько юношей возятся с яхтой, а затем отплывают на ней. Так же точно и они с Артуром могли бы отплыть куда-нибудь вместе, далеко-далеко, прочь от этой скучной обыденной жизни. О как бы ей этого хотелось! А затем он обнял ее и поцеловал в щеку, а после в шею, легонько ущипнул за ушко, погладил по волосам, и там, на траве, среди весенних цветов, под пологом ветвей с молодыми зелеными листочками она познала совершенство любви, любви столь чудесной, что даже сейчас, при одной мысли о ней, глаза Шерли наполнились слезами. И замелькали дни, субботние вечера и воскресенья в Атолби и Спарроус-Пойнт, на морском берегу, в прелестном парке Трегор, милях в двух от ее дома, где они гуляли по вечерам, сидели в беседке и ели мороженое, танцевали или смотрели на танцующих. Ах, эти звезды, ветерок, свежее дыхание летних дней! Боже мой! Боже мой!
