я валялся в постели:
выброшенный на берег моряк
после кораблекрушения каравеллы сновидений.
в объятиях белого демона на мятых простынях
вспоминал наш случайный роман
на тридцать четыре страницы.
вот ты тащишь меня в бушующий сад.
«не люблю я шпанку», а ты смеешься и клейко целуешься,
дегустируешь страсть перед скрытой камерой августа
(утопает в кустах крыжовника и малины) —
так моллюск заигрывает с ловцом жемчужин.
наши тела сомнабулично выходят из берегов —
загорелые реки с редкими шрамами
и родинками топляка, с жадными притоками пальцев,
с изысканной бледностью там, где нельзя.
и волны ласки и нежности щекочут ступни – пшшшшшшь… твоя изящная ножка
с накрашенными малиновыми ногтями
похожа на ветку сакуры – «да брось, не смеши».
и впиваешься звериным взглядом в мое лицо,
как девочка пальцами в шею пожарника,
когда он выносит ее из окна восьмого пылающего этажа
на седьмые небеса…
но и это прошло. наступила осень.
последний день помпеи, да и наш последний.
ты недовольно рассматривала горизонт,
точно грязь под ногтями
(дачный поселок – нашествие толстых наполеонов
в треуголках крыш), а я повернулся к тебе тишиной,
и тишина зашуршала лебяжьими крыльями,
почерневшими мумиями подсолнухов, как в октябре.
тогда я понял, что мне пора
переходить из жидкого состояния в газообразное,
вознестись из воды в туман,
