– Легкий застой крови, ваше высочество.
– А боль в заднице?
– Недостаток упражнения.
– А сухость в горле?
– Аллергия.
– А то, что вообще все болит?
– Ваше высочество, – сказала камеристка, – а бывает так, что все симптомы сами собой исчезают?
– Хм. При оргазме. Или если я вдруг э… чем-то занята. – Камеристка оживила водяную трубку и подала принцессе серебряный мундштук.
Фелаш посмотрела на него.
– Когда я начала?
– Растабак? Вам было шесть.
– А почему, напомни?
– А иначе вы сгрызли бы ногти до основания, насколько помню, ваше высочество.
– Ах да, детские привычки, слава богам, я излечилась. Как думаешь, выбраться на палубу? Клянусь, я почувствовала волну, а это внушает оптимизм.
– Положение опасное, ваше высочество, – предупредила камеристка. – Экипаж устал работать с насосами, а судно все равно сильно кренится. Земли не видно, и ни дуновения ветерка. Риск утонуть очень велик.
– И выбора у нас не было?
– Капитан и старший помощник не согласны с такой оценкой, ваше высочество. Есть погибшие, мы еле держимся на плаву…
– Это все Маэль, – отрезала Фелаш. – Не представляла, насколько голоден ублюдок.
– Ваше высочество, мы никогда прежде не заключали таких сделок со Старшим богом…
– И никогда впредь! Но ведь мама услышала, так ведь? Услышала. Разве это не стоит жертв?
Камеристка ничего не ответила и, откинувшись назад, приняла позу для медитации.
Фелаш, прищурившись, рассматривала старшую женщину.
– Прекрасно. У каждого свое мнение. Неужели хладнокровие наконец одержало верх?
– Не могу сказать, ваше высочество. Прикажете…
– Нет. Ты сама сказала, что мне надо больше двигаться. Выбери подходящий наряд, откровенный и чтобы стройнил, как и подобает моей внезапной зрелости. Пятнадцать! Боги, вот и началось увядание!
Шурк Элаль видела, с каким трудом старший помощник передвигается по накренившейся палубе. Она понимала, что нехватка частей тела не добавляет уверенности, но при всей неуклюжести он двигался достаточно быстро, хоть и морщась и вздрагивая при каждом шаге. Очень неприятно жить с болью, день за днем, ночь за ночью, с каждым проклятым вдохом.
– Я восхищаюсь тобой, Скорген.
Он, появившись на косой палубе, уставился на Шурк.
– Капитан?
– Ты только морщишься, и все. Думаю, есть много видов мужества, и многие из нас его даже не замечают. И не всегда нужно смотреть смерти в лицо, так ведь? Иногда дело в том, чтобы смотреть в лицо жизни.
– Как скажете, капитан.
– Что доложишь? – спросила она.
– Мы тонем.
Ясно. Она представила, как проплывет немного, а в конце концов опустится, как раздутый мешок с намокшими травами, на самое дно. Тогда пешком, но куда?
– Думаю, на север.
– Капитан?
– «Бессмертная благодарность» не заслужила такой участи. Готовь шлюпки. Сколько у нас времени?
– Трудно сказать.
– Почему?
Глаз Скоргена уставился на нее.
– Я имел в виду, что говорить не хочется. Плохо дело, да?
– Скорген, мне пора упаковывать сундучок?
– Хотите сундучок взять? А он поплывет? Ну, на веревке за шлюпкой? У нас их только две на плаву, и то потрепанные. Двадцать девять человек экипажа, вы, я и наши гостьи. Если в шлюпке будет десять человек, нас опрокинет первым же буруном. Я плохо считаю, но, кажется, мест не хватит. Человек может продержаться в воде, но недолго – акулы так и шныряют вокруг. На лодку лучше всего человек восемь. И довольно быстро столько и останется. Но ваш сундучок путает все мои расчеты.
