И тут отворилась фанерная дверь. Там, в глубине, на высоком колёсном столике-носилках Олег увидел его ноги. Он был уже одет.
Ирина осторожно прокралась вдоль стены и застыла в дверном проёме.
«Она его еще не видела!»
– Ах! – медленно ломаясь в коленях, Ира валилась туда, и теперь было слышно только непрерывное, высокое «ввввв»…
– Ну вот, – матёрый приблизился к стеклянной стенке и уставился в сад.
Минут через пять Ира вышла и, икая и утираясь носовым платком, попросила «сигаретку». Сигарета дрожала в её губах, и матёрый усердно отслеживал сигаретный кончик зелёным языком зажигалки. Ира благодарно стучала матёрого по локтю.
В трёх метрах от них, живых, здоровых, лежал он. Казалось странным, противоестественным, что ничего не происходит, что до сих пор не сомкнулись тверди и не зачеркнули этот ослепительный, вызывающе прекрасный сад, что опять, так же беззаботно, прохохотали мимо студенты-практиканты, что где-то в троллейбусе безбилетник усердно изображает поиск в карманах несуществующего талона, что шарик продолжает крутиться, и собаки убегают, убегают по рыхлому снегу…
«…А тебе уже нет дела до сует, огня, праздности, борьбы, равнодушия. Забрал с собой, что мучило и терзало. Но что осталось, Алексей Глебыч, Петр, Сидор, Гай Юлий Цезарь? Груда органических и неорганических структур? Имя? Бознакакие биохимические токи в нашем мозгу, когда мы вспоминаем о тебе? Да ведь и мы…»
Иногда это ненадолго отпускало, но потом снова обрушивалось отвесной стеной, углом, волокло за собой, набивая лёгкие и глаза пылью. Альсекко. Игрушечный заводной человечек, неигрушечно помахивающий сабелькой. Альсссекко! Аль секко?
Ступни и колени исчезли напрочь. Олег пошевелился на стуле.
– А я думал, ты кемаришь. Хотя по такому дубарю… – начал Андрей, но в этот момент в дверях возник цыган.
Ну, знажить, товарищи, всё сделано…
Ира отреагировала первой: быстро извлекла из сумочки приготовленные деньги.
– Сплячь. – Свинарь встал, приобнял цыгана левой и повел его туда, правой доставая из бокового кармана купюры.
«Сколько они берут?» Подумалось почему-то во множественном числе.
– Во работёнка у чудака, а?
…Он лежал. Невысокий толстяк в ратиновом пальто вложил смуглому брюнету в ладонь несколько синих бумажек и вышел в холл…
– Двадцать минут втолого. Де ш та кулва ездит?.. Ил, извини, ласскажу анекдот. Болодатый, но к месту…
Олег не смог слушать и вышел. Подняв воротник, он остался у двери и сквозь стекло видел, как заколыхался в смехе Свинарь и как угольные губы Ирины сползли влево, набок, скомкав складки у рта.
Шофер катафалка долго извинялся за опоздание: «“Колхыда” попырок дороги застряла. Ни объехать, ни проехать. Трамваи стоят, а шофера матюгаются!»
Чтоб добраться до гроба, пришлось разобрать завал из венков. Венки цеплялись друг за друга большими бумажными цветами и чёрными лентами, но под руководством Свинаря всё было проделано терпеливо, без повреждений и потерь. Остро пахло свежей елью. Олег потрогал мелкие иглы. «Живые!»
– Белём глоб!
В узкую дверь с трудом пронесли к пьедесталу неожиданно тяжёлый – красный с чёрными полосами на крышке – гроб.
– Тут во – пассатижики, крышечку поднять. – Шофёр катафалка, русоволосый хлопец, суетливо подал Олегу плоскогубцы. Олег безуспешно раза два дерганул крышку.
– Инженела чёлтовы! Дай-ка мне! Тут сотка вбита.
Крышка держалась на двух гвоздях. «Почему только два?»
