Уязвлённое самолюбие - страница 6

Территория филиала госпиталя могла смело именоваться парком, а коллекция флоры, если и уступала непревзойдённому Мцване-Концхи, то с Никитским ботсадом и Сочинским дендрарием вполне могла посоревноваться. Здесь росли стройные пирамидальные тополя и раскидистые акации, цепляющиеся за бескрайнее голубое небо могучие чинары и вековые красавцы дубы, мужественный грецкий орех и грациозный миндаль, милые персики и неприхотливый урюк, красная и жёлтая алыча и бесчисленное множество яблонь, не говоря о всяких кустарниках, ну и тем более о цветах. Почти на каждом шагу встречались клумбы с розами разных сортов и оттенков, за которыми круглый год тщательно ухаживал садовник, в прошлом мотороллерист картонной фабрики, работавший по совместительству охранником госпитальной сторожевой будки. Помимо обязанности охраны будки и обрезания всего излишне выпячивающегося, разросшегося и свисающего, ему была вменена также функция оберега от злоумышленников, уже здоровых, но ещё не выписанных, охотившихся за розами, которые они предъявляли медсёстрам в качестве доказательства исключительной серьёзности своих намерений.

Для любой женщины, в том числе предпочитающей чулочные изделия василькового оттенка, живые цветы, подаренные мужчиной, – всегда сильнейший детонатор чувств. Неизбалованная излишествами советская женщина, шедшая на свидание с претендентом на воздыхание или пригласившая его в гости для оценки шансов на позицию «муж» (опцию «любовник» не рассматриваю как не подобающую облику строителя коммунизма), конечно, могла обойтись и без такого явно капиталистического прибамбаса, как цветы. Надеюсь, в то время никому в голову не приходило причислять к цветам, например, астры? Хризантемы – ещё куда ни шло. Но не гвоздики же! Тогда можно было бы дарить и ромашки, и васильки – в тон чулкам! А чем были плохи те же одуванчики? Или тысячелистник? Нет, товарищи, или господа, как вам больше нравится. Советская женщина если и мечтала о цветах, то только о розах! Согласен, вместо роз она могла согласиться и на французские духи. Но где ж их было взять, если растиражированные Главпарфюмерпромом эрзацы типа «Красной Москвы» и «Наташи» заполонили собой прилавки всех мыслимых и немыслимых универмагов, ОРСов и сельпо? Правильно, под прилавком! Но спешу разочаровать нынешнее непоротое поколение: там их тоже не было! Те же, кто не желал, чтобы от них разило увесистым отечественным амбре, имели шанс обзавестись вполне достойным образчиком из в то время ещё братской Полонии с амбициозным названием «Być Może», который, не успев появиться, вскоре бесследно исчез. Помнится, острословы, потерявшие всякую надежду отыскать понравившийся их благоверным симпатичный флакончик в форме крокодильей слезы, посчитали, что придуманная панове в эпоху плановой экономики торговая марка звучит как форменное издевательство, и заменили излишне оптимистичное для того времени название на более реалистичное и уместное «Вряд ли».

Все желавшие приударить за медсёстрами были прекрасно осведомлены о замечательной способности цветочных букетов магически влиять на слабый пол: его бдительность притуплять, а желание нравиться сильному полу и отвечать ему взаимностью, наоборот, обострять. Оберегу, сиречь экс-мотороллеристу, были даны самые широкие полномочия противодействия набегам варваров вплоть до рапорта руководству о поимке такого-то больного из такого-то отделения у такого-то куста с такими-то розами. Если рапорту давали ход, то давали ход и горе-флористу, то есть в срочном порядке выписывали из госпиталя. В лучшем случае до следующей немочи или очередного притворства, в худшем – навсегда, лишая его возможности на личном опыте убедиться в чудодейственной способности тычинок и пестиков превращать рычащую Лариску в мурлычущую киску, шипящую Венерку в пищащую гетерку. Тем же, кому не посчастливилось вооружиться букетом, не оставалось ничего другого, как, основательно выспавшись за день, едва наступал вечер, часами напролёт просиживать у поста дежурной медсестры, и, став чуть ли не её призраком, следовать за ней, что называется, по пятам. Караульщик, осведомлённый о присутствующем у незамужней женщины паническом страхе перепутать однолюба с ловеласом, терпеливо дожидался, пока первичная непреклонность медсестры не сменится её вторичным раздражением, а оно в свою очередь первичным безразличием, ну и затем вторичной благосклонностью. По сути это стандартные фазы вечно меняющегося женского настроения, которые наблюдал всякий, кто хотя бы раз пробовал взять измором приглянувшийся ему объект вожделения. Стоило отделению окунуться в мир сомнамбул, вторичная благосклонность переходила в окончательное расположение, и болезненные процедуры, как то: уколы, клизмы или горчичники, заменялись караульщику на более приятные, как то…