Или как это.
* * *
До крыльца приёмного оставалось немногим более десяти тмутараканских саженей, или сорока исфаханских локтей, смотря кто в чём привык измерять, и Альберт едва не повернул с главной аллеи направо, как вдруг его взгляд, бессмысленно скользивший по верхушкам кустов сирени, неожиданно переметнулся влево, туда, где находилось здание интернатуры. Одноэтажное строение из тёмно-бурого кирпича, здешний старожил, которому довелось стать молчаливым свидетелем постройки самого госпиталя, сиротливо ютилось неподалёку от КПП, утопая в зелени вишен и шелковиц. Из-за густой листвы самого здания почти не было видно, но Альберт поймал себя на мысли, что предметом внезапного интереса стал не шедевр архитектуры начала XX века, а кто-то только что вышедший из шедевра. Мало ли кто мог входить в интернатуру или выходить из неё, но учёба у интернов заканчивалась самое позднее в пять, а не имевший привычки врать наручник «Слава» показывал, что уже четверть седьмого, так что штудировать медицинские науки в такое время мог разве что ненормальный. Через некоторое время Альберт увидел, что это не ненормальный, а ненормальная, постепенно ускорявшая шаг, шла по тропинке к центральной аллее. С собой у неё было две сумки: маленькая женская, висевшая на левой руке, и небольшой дорожный ридикюль в правой. «Pourquoi pas?… pourquoi pas?» – ворковала где-то совсем рядом горлица. «А в самом деле, почему бы и нет?» – подумал Альберт, и вместо того чтобы поторопиться в приёмное, наоборот, сбавил шаг настолько, чтобы к моменту, как только нога незнакомки ступит на аллею, оказаться прямо перед ней. Расчёт был почти верен, и встреча вполне могла сойти за случайную, если бы незнакомка внезапно не замерла на месте и, открыв сумочку, не начала в ней что-то искать. Как медленно ни старался идти Альберт, но расстояние до предполагаемой встречи всё таяло и таяло, пока совсем не скукожилось, и не пришлось в конце концов остановиться. Будь у него в руках какая-нибудь несуразица, тот же клатч, он для вида порылся бы в нём, лишь бы не походить на мучающегося от безделья, или, чего доброго, кого-то ожидающего. Но чем дольше незнакомка рылась в сумочке, тем всё более нелепо выглядел на центральной аллее старший ординатор, всё менее куда-то спешивший и всё более ощущавший, что не уйдёт отсюда, даже если бы его консультацию ожидали не три, а тридцать три пациента.
Лидин не страдал ни излишней рассудительностью, считающейся у ревнивиц едва ли не гарантом мужской верности, ни робостью, часто мешающей молодому человеку открыться в чувствах той, чья яркая внешность или незаурядный ум заставляют внезапно забыть обо всех своих достоинствах, словно нет ничего, что могло бы стать достойным алаверды представшему перед ним, как ему кажется, безупречному идеалу. Он не был ни тюфяком, ни размазнёй, и всё же почти никогда не знакомился с девушками просто так ни с того ни с сего экспромтом. «Почти» поставлено здесь на всякий случай, чтобы избежать категоричности, не всегда правильной, а зачастую и вредной. Да и, по правде говоря, с тех пор, как он расстался с холостой жизнью, тянувшейся у него аж до совершеннолетия, частота случайных знакомств с теми, кто мог привести его зрительный анализатор в состояние возбуждения, не превышала двух-трёх раз в месяц. А это, согласитесь, ничтожная величина, которой вполне можно пренебречь на фоне общей-то неразборчивости и разнузданности! Одним словом, какой бы женский образ не угодил в его глазные сигнализаторы, кавардак в его голове чаще всего не поднимался. Говоря по совести, чаще всего он всё-таки поднимался. Но не в голове. И через какое-то время опускался.
