Уязвлённое самолюбие - страница 9

Он собирался просто встать и постоять с полчаса, избегая прикосновений, трений и вообще каких бы то ни было движений. Во избежание омонимических, семантических и прочих недоразумений добавим, что речь идёт об Альберте. Пока искушённый глаз приятеля методично зондировал снедаемых желанием – только потанцевать! – барышень, оценивая степень их прилипчивости после первой и, как хотелось надеяться, единственной близости, Альберт насчитал как минимум полдюжины устремлённых на него проникновенно-мечтательных взглядов. По сравнению с дорогой из школы домой это было уже нечто! Самая смелая и наглая пальба глазищами исходила от двух расхрабрённых «Агдамом» апологеток гидроперита, похоже, уже перешагнувших тридцатилетний рубеж, и, как позже выяснилось, бухгалтерш. В конце концов, они вывели его из спокойного состояния, и он, встав, решил немного потереться сначала об одну, а затем о другую. Для порядка оговоримся, что здесь речь опять-таки идёт об Альберте. К концу танца труженицы дебетно-кредитного фронта потеряли не только совесть, но и стыд, и тёрли его, то есть Альберта, уже вместе с двух сторон. От разгорячённых дам несло продуктами метаболизма всего, что они употребили накануне слияния с танцевальным процессом, и кавалеру ничего не оставалось, кроме как то и дело прятать ноздри в их аппетитных декольте. Переросток, тыкавшийся носом то в одну, то другую женскую грудь, на младенца походил с трудом, а вот на сильно проголодавшегося смахивал определённо. Казалось, прозвучи музыка чуть дольше, и у него прорежется сосательный атавизм, ну, а там и до изобретения альтернативного способа дозаправки в воздухе, то есть на танцполе, недалече. Смелые бюсты партнёрш, рвущиеся на свободу из тесных бухгалтерских, прошу прощения за оговорку, бюстгальтерских рамок, говорили о том, что у них весьма неплохие шансы стать в перспективе кормилицами, так что не мудрено, если не только у голодных, но и у вполне сытых танцоров возникала смелая мысль: а не подёргать ли своим озорным ротиком их упругие, дерзко выпиравшие из бескосточковых лифчиков соски? Понятно, что дальше мысли дело не шло, да и идти не могло, ибо известно, что секса в СССР не было, как, впрочем, и сексуальной революции тоже. А вот Октябрьская революция была, но к сексу она имела, может быть, лишь только то отношение, что её последствиями большая часть населения страны, где случилась эта напасть, оказалась-таки изнасилована. Будь в стране Советов секс, аппетит танцующих подшофе мог бы взыгрывать до таких высот, что неизвестно, чем вообще этакие танцы-шманцы могли бы кончаться. А раз не было, то конец у таких мероприятий чаще всего был один и тот же. Вполне приличный. Мордобой.

Ещё одна шатенка, предположив, что ему не по себе, а Альберту и впрямь стало не по себе из-за удушения алкогольно-сигаретными эманациями бюстгалтерш, назвалась медсестрой и сказала, что может сделать так, что ему скоро станет очень даже по себе. Быть девственником к тому времени порядком надоело, но Альберт решил, что ещё немного потерпит и сначала сдаст выпускные экзамены, а уж после доверится какой-нибудь продвинутой нимфоманке провести совместную резекцию своего архаизма. Приятель, делая вид, что танцует, а на самом деле прикидывая степень податливости партнёрши на следующем – после танца – этапе знакомства, решил, что товарищ так и остался неприкаянным, и великодушно махнул ему рукой в сторону выхода. Получив неожиданную индульгенцию, Альберт наспех преодолел барьер из мнущихся, трущихся и всяких прочих, сбросив, наконец, с себя иго насильственного увеселения. Оставшийся позади конгломерат шума и гама беспомощно огрызался в спину внезапному отщепенцу истошным «Bahama, Bahama mama», неистовствуя по поводу его эскапизма, но лишь здесь, вне конгломерата, отщепенец ощутил радость от вновь обретённой свободы. То, что ещё вчера так волновало его – отсутствие внимания сверстниц, теперь утратило всякую актуальность и не интересовало ни в малейшей степени. Жадно глотнув порцию прохладного вечернего воздуха, настоянного на терпком аромате цветущей рябины, он уверенно зашагал домой, сменив первоначальное представление о танцах как малополезном занятии на окончательное убеждение, что занятие это абсолютно бесполезное.