– Мыш! Не умирай, Мыш! Только не умирай! Пожалуйста!
Купальник сполз, и Антон впервые в жизни увидел обнажённую девичью грудь, но только подосадовал на свою неуклюжесть. Сердито поправил чашечку лифчика, смахнул пот со лба. Качать! Ещё качать!
Вдруг Кира сделала судорожный вдох, закашлялась и села. Её обильно вырвало на песок. Морщась, она открыла глаза. Антон таращился на неё, не в силах произнести ни слова.
– Ой, блин! Как больно-то! – сорванным голосом прошептала-прохрипела девушка, хватаясь за грудь.
– Щас, Мыш, я щас… перевяжу тебя! – подхватился Антон.
Нога от лодыжки до колена была изодрана в клочья, но крови было не так много. Кроме того, на лбу, через бровь на левую щёку, тянулась глубокая царапина. Порвав на полосы рубашку, парень кое-как замотал голень и лицо. Киру трясло. Огонь, нужен огонь, чтоб согрелась! Несколько спичек сломались одна за другой – дрожали руки. Осталось всего две (спички, конечно), а костёр не хотел разгораться. Что делать-то, люди? Схватил самоучитель, вырвал несколько страниц, сунул под ветки. Огонёк лизнул дрова, подумал… и разгорелся! Ура!
Они сидели у костра, впитывая его животворное тепло. Остатками рубашки Антон перевязал Кире руки, потом свои тоже.
– Спасибо, Филин… – криво улыбнулась жертва озера.
Тот возмутился:
– Ты что, Мыш, дура, что ли? За что?
– Сам дурак! За то…
Антон открыл бутылку тёпловатого лимонада «Дюшес», отпил сам и предложил Кире. Та неловко взяла бутылку и тоже отпила несколько глотков.
– Ну, Мыш, ты как? Легче?
– Легче… Только я вся в песке…
– Так, ополоснись!
– Ну, уж нет! Я теперь в воду ни ногой! – в ужасе затрясла головой Кира.
Пришлось поливать её из бутылки. Отмыли всё, кроме волос.
– Ты как, на велике-то сможешь?
Девушка кивнула, но, как только села на железного коня и взялась за руль, сморщилась:
– Нет… Очень грудь больно!
Пешком почти десяток километров идти? С кровоточащей ногой? Антон, подумав, предложил:
– Давай, я твой вéлик спрячу, а тебя на багажник посажу?
Так и сделали. Обхватить парня за талию оказалось не больно, не то, что за руль держаться. Антон оттолкнулся ногой и поехал (медленно!), стараясь выбирать участки поровнее, чтобы не трясло. Уже у самого дома Кира шепнула:
– Ты только не рассказывай никому, ладно?
Антон кивнул, на слова не было сил. Ещё бы, с грузом в гору почти пять километров! Семь потов сошло! Но сказать родителям, что случилось, конечно, пришлось. Кирин отец, кстати, тоже подполковник, но не танкист, а пэвэошник, раскочегарил свой «горбатый» Запорожець и, бормоча под нос незлые тихие слова, повёз ребят в приёмный покой медсанчасти, ибо поликлиника была уже закрыта. Там им обработали раны, ввели противостолбнячную сыворотку, а Кире ещё и сделали рентген грудной клетки. Оказалось, что у неё сломаны три ребра.
– Переусердствовал маленько молодой человек, – объяснил хирург, – А так – молоде-ец! Всё правильно сделал. Не у каждого, кстати, получается дыхание и сердце запустить! Мы девочку-то оставим для наблюдения. Мало ли, отёк лёгких может произойти, после утопления-то. Не дай бог, конечно. Опять же раны скверные, рваные… Антибиотики поколем.
Подполковник Мыш отвернулся и шумно высморкался в красный клетчатый носовой платок.
– Поехали домой, парень, – нетвёрдо выговорил он.
– А вéлик?
– У нас побудет, завтра заберёшь!
На звонок открыл встревоженный отец в трусах и майке.
– Одиннадцать ночи! Где шлялся, а?
