Ужин с Медичи. О власти, страсти и бисквите - страница 14



К слову: Толентино возглавлял солидный отряд вооруженных людей.

Никколо Макиавелли вспоминает о том времени

«Прислушиваясь к голосам собравшихся внизу, звону оружия, доносившемуся с площади, ударам колокола, сзывавшего балию, Козимо опасался за свою жизнь, а еще больше, что его личные враги казнят его каким-нибудь необычным образом.

Он почти не прикасался к еде, за четыре дня съел лишь несколько кусков хлеба.

Видя его тревогу, Федериго сказал: «Козимо, ты боишься отравления, но голодом ты только приближаешь свой конец. Если ты думаешь, что я могу принимать участие в таком гнусном деле, то это ошибка. Да и не думаю я, что твоя жизнь в опасности, ведь у тебя так много друзей, и во дворце, и в городе. Но если все же тебе суждено погибнуть, то можешь быть уверен, они найдут кого-нибудь другого, а я никогда не оскверню своих рук ничьей кровью, а твоей – тем более, ведь ты никогда не делал мне ничего дурного; так что возьми себя в руки, поешь немного и сбереги свою жизнь для своих друзей и своей страны. А чтобы ты не волновался, я поем с тобой».

Эти слова принесли Козимо большое облегчение, со слезами на глазах он обнял и расцеловал Федериго, искренне благодаря его за доброту и сочувствие и обещая, что, выпади случай, он непременно выразит свою признательность».


Получив известия, войско во главе с Толлентино и крестьяне, живущие вокруг тосканских поместий семьи и верные Козимо, вооружившись всем, что под руку попало, приблизились к Флоренции.

Ринальдо д’Альбицци выходил из себя, пытаясь защищать свои интересы. Он договорился о замене высылки Козимо на десять лет вместо пяти, он послал своих солдат взять под стражу целый ряд друзей Медичи, включая друга Козимо, поэта-гуманиста и нотариуса Никколо Тинуччи, которого жестоко пытали. Тинуччи не выдержал и подписал признание, согласно которому Козимо намеревался поднять во Флоренции бунт с участием иностранных вооруженных сил и объявить себя диктатором.

Так появилось свидетельство измены, а за это преступление уже безоговорочно полагалась смертная казнь. Но о судьбе Козимо уже стало известно по всей Италии, Феррара и Венеция направили во Флоренцию жесткие ноты.

– Я готов отправиться в изгнание куда бы то ни было, даже к арабам или иным народам, что живут не по нашим правилам. Ваше решение, – сказал Козимо в последнем слове перед судьями, – большое несчастье для меня, но я воспринимаю его как благодеяние, как награду мне и моим близким.

Он всерьез опасался за свою жизнь:

– Прошу оберечь меня от тех, кто с оружием в руках собрался внизу, на площади, и жаждет моей крови. И если умру, то мне-то будет не очень больно, но вы покроете себя несмываемым позором.

Синьория сразу поняла намек. В отличие от Альбицци правительству Флорентийской республики не улыбалось конфликтовать с Венецией или Феррарой. И ночью, под охраной дворцовой стражи, Козимо тайно провели по пустым улицам к северным воротам в город. Его доставили к переходу через гору Симоне, где проходила граница Флорентийской республики.

Оттуда Козимо отправился в Падую. По дороге для него открывались все двери и оказывались всевозможные почести, во-первых, отношения с прочими государствами на территории Италии банк Медичи выстроил правильные, а во-вторых, Козимо потерял Флоренцию, но не деньги и не банк.

Затем он перебрался в Венецию, где уже находился его младший брат Лоренцо.