В шахте воняло мочой, потом и копотью. В воздухе висела пыль, и тусклый свет факелов превращался в кровавое месиво.
Кляц… кляц… кляц…
Стены гудели от глухих монотонных ударов железа о камни, звенели цепи и бряцали кандалы. Рабы, черные от копоти, отчаянно кашляли, плевались кровью, но не смели остановить работу. Их тени напоминали высушенных богомолов, карабкающихся по багровым стенам в поисках выхода из душного каменного мешка.
В тоннель вошел длинный, как змей, надсмотрщик. Скривившись, он прикрыл лицо тряпкой. На поясе, сплетенном из кожаных шнуров, блеснула металлическими скобами палка. Змей тряхнул деревянной тарой с мутной водой и пристроил ее у стены под факелами.
Энже сглотнул: у него, как и у других каторжников, от жажды жгло горло и сворачивало внутренности, но разрешения напиться надсмотрщик не дал. Вместо этого он пролаял:
– Хей, катх!
Энже почувствовал на себе взгляд, но не обернулся. Катхами на рудниках звали смазливых рабов. К общей беде на рудниках не было женщин, и в силу вступали правила, за которые вне каторги элраятских мужчин четвертовали.
Прицелившись, Энже представил перед собой макушку Змея и со злостью вонзил кайло в трещину между камней. В лицо дыхнула красная пыль. Удар отдался болью в руках и пояснице. Заныли и задрожали мышцы на спине. Проглотив стон, он высвободил тяжелое орудие и пошатнулся.
Обычно дети его возраста трудились на поверхности: они мыли и дробили в ледяном ручье камни и развозили в тачках бруски для укрепления стен. Но Энже был особенным рабом – ребенком кровных врагов, – и за три месяца его еще ни разу не выводили из тоннелей.
Голос элраята зазвучал за спиной совсем близко. Из незнакомых гортанных звуков он разобрал только «маленький катх». Энже стиснул кайло, хоть понимал, что не может противостоять взрослому мужчине. Разве что вонзить зазубренный инструмент в ногу.
– Дра, катх.
Этот приказ он знал. Змей велел оставить работу и развернуться. Энже подчинился, его заколотило, но не от страха:
– Я Энже. Энже Рамилан Серебряный.
В тоннеле смолкло бренчание цепей и кашель. Надсмотрщик взглянул так, как ни один человек не должен смотреть на другого, и ткнул палкой в грудь. Узкие скулы заострились:
– Катх!
– Я Энже, – голос Энже захрипел и сорвался, – Энже Рамилан. Одиннадцатый по крови наследник…
Лицо Змея исказилось, словно в его тело разом вселились все подземные духи. Он размахнулся дубинкой. Следя за ее полетом, Энже не успел отвернуться. Удар пришелся в левую скулу. Перед глазами мелькнула белая вспышка. Упустив кайло, он рухнул на камни. Левый висок дернулся и по лицу побежала горячая кровь. Он попытался нащупать свое орудие, но элраят рванул за предплечье вверх. В груди стало пусто, как в кувшине без дна. Мысли сделались короткими и простыми. Да или нет – Энже или катх? Заорав, он выгнул шею и вгрызся зубами в жилистую кисть Змея.
Рот наполнила кровь. Надсмотрщик взвыл и ударил палкой по спине. Энже не разжимал челюсти. Скулы и шея окаменели. Следующий удар пришелся в левое ухо. Он почувствовал под собой камни и понял, что упал. Само падение стерлось. Змей, подвывая от боли и ярости, схватил его за ноги и потащил из каменного мешка в коридор.
Энже выплюнул чужую кожу и заорал. Кровь застряла в горле и теперь потекла через нос. Он схватился за острый край валуна, уродливым клыком выпирающий из стены. Пальцы скрючились в судороге и разжались. Змей даже не заметил сопротивления. Рабы испуганными крысами вжались в стены и закрыли руками головы.
