– А знаете, Даниель, порой мне кажется, что Дарвин ошибся. На самом деле человек произошел от свиньи, так как в восьми из десяти гоминидов[10] сидит свиная колбаса, дожидаясь своего звездного часа, – философствовал он.
– Фермин, мне нравится больше, когда вы проповедуете гуманизм и склонны во всем искать положительную сторону. Как тогда, помните, когда вы сказали, что у человека в глубине души нет зла, им просто владеет страх.
– Наверное, я был не в себе. Ужасная глупость.
Весельчак Фермин, о котором я вспоминал с удовольствием, внезапно исчез, а его место занял человек, истерзанный бедами и заботами, которыми он не желал ни с кем делиться. Порой, когда Фермин думал, что его никто не видит, он буквально съеживался на глазах, словно его душу и сердце точила неизбывная тоска. Фермин исхудал так, что от него остались только кожа да кости, и его болезненный вид начал внушать серьезные опасения. Я пытался потолковать с ним, но он категорически отрицал, что тому есть какая-то причина, и вываливал целый ворох немыслимых объяснений.
– Не о чем и говорить, Даниель. Просто все дело в том, что всякий раз, когда «Барса» продувает в чемпионате страны, у меня падает давление. Кусочек ламанчского сыра[11], и я снова здоров как бык.
– Точно? Вы ведь в жизни не ходили на футбол.
– Это вам так кажется. Мы с Кубалой[12] практически выросли вместе.
– Но я же вижу, что вы превратились в мощи. Вы либо больны, либо совершенно о себе не заботитесь.
В ответ он продемонстрировал мне бицепсы величиной с крупный булыжник и широко улыбнулся, как будто торговал вразнос зубным порошком.
– Вы только пощупайте. Закаленная сталь, тверже меча Сида[13].
Отец связывал неважный вид Фермина с его переживаниями из-за свадьбы и всего того, что это событие влечет за собой, включая братание с клиром и поиски ресторана или закусочной, чтобы устроить банкет. Однако я подозревал, что причина его уныния и скверного самочувствия имеет более глубокие корни. Поэтому теперь меня одолевали сомнения, как поступить: рассказать ли Фермину сразу об утреннем происшествии и передать подарок незнакомца или дождаться более благоприятного момента? Как раз когда я размышлял на эту тему, Фермин появился в дверях со столь постной миной, с какой не стыдно было бы поприсутствовать и на панихиде. Заметив меня, он выдавил улыбку и вскинул руку, словно салютуя мне шпагой.
– Рад вас видеть, Фермин. Я думал, вы уже не придете.
– Я шел мимо лавочки часовщика, и дон Федерико позабавил меня нелепой сплетней. Будто бы сеньор Семпере был замечен сегодня утром на улице Пуэртаферриса, вид он имел интригующий, а его курс и конечный пункт остались неизвестны. Дон Федерико и эта дура Мерседитас интересовались у меня, не завел ли сеньор Семпере подружку, что теперь стало модно среди здешних торговцев, и не из шансонеток ли девица, так как в интрижке с певичкой находят особый шик.
– А вы? Что вы ответили?
– Я ответил, что ваш достопочтенный отец, будучи примерным вдовцом, возвратился в состояние первородной невинности. Сей факт, бесспорно, представляет огромный интерес для научного сообщества, а ваш батюшка заслуживает того, чтобы в архиепископстве начали собирать документы для его ускоренной канонизации. Личную жизнь сеньора Семпере не обсуждаю ни с родными, ни с чужими, потому как она никого не касается, кроме него самого. А тем, кто попытается подъехать ко мне с базарными разговорами, я надаю оплеух – и дело с концом.
