– Что это? – спросил я.
– Бьют нерадивого, – шепотом ответил Циррат с искаженным лицом, может быть вспоминая то, что случалось неоднократно и с ним самим.
Мальчик стал всхлипывать. Я тяжело дышал, готовый размозжить голову первому попавшемуся надсмотрщику. Но старик, – а Циррат выглядел совсем стариком, – прошептал:
– Зато мы получим награду на небесах.
– О чем ты говоришь? – не понял я.
– Христос примет в свое лоно всех страждущих и обремененных.
Оказалось, что мой сосед по работе был христианином. Об этих людях я слышал только от своего учителя, у которого тоже было довольно смутное представление о новой секте, наполнившей, как говорили, весь мир, хотя никто не видел у нас в Томах христианских проповедников. Но меня совсем иному учил Аполлодор, и в негодовании я воскликнул:
– Как ты можешь верить в подобные басни?!
– Истинно так.
– Кто сказал, что ты получишь награду за страдания?
– Христос.
– Это ваш бог?
– Сын бога. Отец послал его на землю, чтобы искупить грехи людей.
– Разве это возможно?
– Для этого он претерпел распятие…
Я и раньше не мог понять подобных вещей. Но теперь убедился, что порой человеческие страдания бывают невыносимыми и тогда люди в отчаянии утешают себя подобными нелепостями.
– Ты говоришь о небесах, потому что потерял всякую надежду на спасение на земле.
– Здесь нам нет спасения. Лучше искать пурпуровые улитки или жемчуг на дне морском, чем добывать золото.
Из мрака показался Каст и хмуро оглядел нас.
– Не празднословить! Или я до тех пор буду бить вас, пока глаза не лопнут!
Однако за разговорами с Цирратом я не переставал долбить камень, и у наших ног лежали кучи осколков. Каст посмотрел на руду и снова ушел.
Так продолжалось целую вечность, потому что часы под землею тянутся необыкновенно долго.
Являлся Каст, подозрительно оглядывал нас и вновь уходил, чтобы надзирать над другими. Время от времени рабы уносили в корзинах выбитую нами руду. В полдень они принесли нам в деревянных мисках похлебку из чечевицы и вынули из корзины три куска хлеба. Ведь и глупец, обуреваемый жаждой наживы, мог сообразить, что на такой работе надо давать людям хоть какую-нибудь пищу! Потом снова крики Каста, удары кирки…
Когда вечером я вернулся с другими в помещение для рабов, которое римляне называют эргастулом, то повалился на земляной пол и тотчас уснул как убитый…
На следующее утро повторилось то же самое: грохот отпираемой двери, выход на работу под крики и пинки надсмотрщиков, тяжкая работа с киркой в руках в подземной галерее. Но на этот раз Циррат был неразговорчив, кирка валилась у него из рук.
– Что с тобой? – спросил я.
Вместо ответа он тяжело опустился на землю. Я посмотрел, не приближается ли Каст с бичом в руках, и склонился над стариком.
– Или ты занемог?
Циррат тяжело дышал. Воздух с хрипом клокотал в его груди. Изо рта показались розоватые пузыри. Обтянутые почерневшей кожей ребра вздымались от каждого вздоха. Глаза у него закатились, так что были видны одни белки.
– Что же ты не отвечаешь, отец?
Но Циррат был мертв. Его страданиям пришел избавительный конец.
Я не знал, как поступить в данном случае, а мальчик, очевидно уже не раз наблюдавший подобные случаи, тотчас побежал сообщить о смерти Циррата надсмотрщикам. Пришел Каст и, глядя на умершего, проворчал:
– Старый бездельник!
Потом подумал мгновение, может быть, о том, следует ли позвать кого-нибудь на помощь, и покинул меня. Спустя минуту он вернулся с одним из тех рабов, что приносили нам пищу.
