– У тебя что-нибудь на примете? – спрашивает Стефани, перегибаясь через спинку своего сиденья.
– Что, подруга-кондитер?
– Что-то, что нужно прорекламировать, – со смехом уточняет она.
И хотя это глупо – и сейчас совершенно не имеет значения, – я ловлю себя на том, что все-таки думаю о популярности, снова ощущая то же головокружительное чувство, как и утром. Я всегда мечтала, чтобы люди читали мои тексты – и получали от них удовольствие – и теперь, впервые в жизни, у меня есть аудитория. У меня есть читатели. Возможно, если бы я опубликовала новые посты, пока у людей еще держится интерес, то могла бы… Не знаю. Начать карьеру писателя. Сделать себе имя. Я могла бы стать Автором, а не просто любительницей складывать слова в предложения.
Но с той же скоростью, с какой надежда прорастает в моей груди, я загоняю ее обратно.
Люди всего лишь хотят услышать подробности, раз уж думают, что мой пост был правдивым. Они думают, что я встречаюсь с милым парнем, который устраивает мне спонтанные прогулки на мотоцикле по городу, и однажды танцевал со мной среди полок супермаркета, и пишет мне «спокойной ночи» каждый вечер. Они влюблены в мою историю любви.
Если я хочу продолжать писать и, как выражается Стефани, «монетизировать славу», мне придется продолжать врать.
– Я не знаю, – медленно говорю я. – Может быть…
Прежде, чем я успеваю закончить, распахивается дверь, и все замолкают.
Наша учительница математики, мисс Суй, шагает к доске. На одной руке балансирует устрашающая стопка бланков, в другой покачивается кейс. Она напоминает мне преподов из моих прошлых китайских школ. Все в ней резкое: взгляд, голос, крой белоснежного блейзера. Ее манеры тоже напоминают мне о тех преподавателях.
Она не здоровается. Она просто со зловещим глухим стуком роняет бланки на стол и велит Стефани помочь их раздать.
Каждый из нас получает полсотни двусторонних листов математических задач, напечатанных мельчайшим шрифтом, и все нужно сдать завтра утром. Это вообще законно? Кто-то издает сдавленный возглас, быстро замаскированный под кашель.
И все же я почти благодарна за безумный объем работы, за сосредоточенную тишину, которая царит на протяжении всего урока. Может, я и хорошая лгунья, но честно не знаю, сколько еще вопросов сумела бы выдержать, не проболтавшись.
Спустя пару часов, к обеду, я за день успела пообщаться с бóльшим количеством одноклассников, чем за все время в этой школе. Они продолжают подходить ко мне, окликать в оживленных коридорах между уроками, в начале сдвоенного занятия по английскому, даже когда я направляюсь в туалет – и вот теперь здесь, посреди очереди в столовой.
Кто-то трогает меня за плечо.
– Эй, это же ты та девушка, о которой писали в «Твиттере», верно?
Кажется, это мое новое прозвище: не Новенькая-из-Америки, а Девушка-из-Твиттера. Прогресс – правда, все омрачается вероятностью через пару недель стать Девушкой-Которая-Соврала. Интересно, как долго я смогу притворяться?
Я оборачиваюсь и вижу целую толпу девчонок и троих парней, уставившихся на меня.
Они выглядят на пару лет младше – возможно, девятый или десятый класс. Лица некоторых из них еще сохранили детскую полноту, но у девочек боевой раскрас, а шевелюры мальчиков щедро зализаны гелем для волос. Тщетные попытки «выглядеть старше».
– Угу, – отвечаю я, улыбаясь через силу. – Да. Это я.
– Видишь, я говорила тебе
