В капле дождя - страница 7

Местные журналисты пояснили, что хозяева приезжали сюда только летом, поэтому им не нужны были тёплые дома. А круглый год добывали уголь, рубили лес, ловили и обрабатывали рыбу, строили фабрики и причалы рабочие, переселённые на остров из захваченной японцами Кореи. У них были другие жилища.

Вспомнив сахалинские обманные дома, я подумал, что тут не обошлось без национального характера. Японец ведь вежливо улыбается, кланяется, прижав руки к бокам, уважительно пятится, а поди узнай, что у него за душой.

Полутона

Всматриваюсь в картины, проплывающие за окном электрички. Цветовая гамма среднерусского апреля небогата. Вот белые свечи берёз с пышными кронами, подёрнутыми сизым дымком, – значит, почки набухли и готовятся выбросить лист. Глубокий изумруд тяжёлых еловых лап разбавлен пятнами тускло-зелёной сосновой хвои. Жёстким космам прошлогодней травы, отдающим безжизненной белизной, вторят жёлтые метёлки камыша. Неряшливые кусты ольхи усыпаны тёмно-коричневыми, будто неживыми, столбиками и пушистыми зеленоватыми бутонами. На месте палов намечаются зелёные проплешины. И над всем этим скромным убранством – серо-голубой ситчик неба с бегущими облаками, изредка открывающими солнце…

В палитре просыпающейся русской природы нет нарядной праздничности боттичеллиевской «Весны», зато присутствует множество едва заметных оттенков, негромких сочетаний красок, меняющихся в солнечных лучах. Вспомнилось название сборника рассказов Юрия Казакова – «Голубое и зелёное». Вызов банальному контрасту и бьющей в глаза пестроте: не красное и белое, не какое-нибудь оранжевое и ультрамариновое – а скромное голубое и зелёное. Спокойствие, умиротворение, мягкость – полутона, полутона…

Сушёные насекомые

В голодной, коснеющей в тихом пьянстве Костроме конца 80-х у приезжего человека была одна радость: осматривать музеи да бродить по улицам, сохранившим следы старины.

В художественном музее меня встретили непроницаемые лики костромских помещиков XVIII века – то были работы недавно открытого художника Григория Островского, поднятые реставраторами почти из небытия. По соседству выставлены картины художника-самоучки XIX века Ефима Честнякова, которого эрудированные журналисты, конечно же, окрестили «костромским Руссо» – по укоренившейся у нас привычке поднимать значение отечественного таланта сравнением его с иностранным. Но что, скажите, общего между туповатыми французскими обывателями художника-примитивиста Анри Руссо и радостными, объединёнными совместными трудами и праздниками крестьянами Ефима Честнякова? Ровно столько же, сколько между тем же Ефимом Честняковым и притворными современными «примитивистами». Однако ведь Анри Руссо увидишь во всех альбомах, посвящённых изобразительному искусству Франции, а где у нас найдёшь альбом с работами Ефима Честнякова?

Что до достопримечательностей, то их в Костроме немало: ветшающие или перестроенные дворянские и купеческие особняки, бывшие торговые ряды (Мучные, Мелочные, Пряничные, Красные, Масляные, Квасные, Табачные…), преобразованные в угрюмые магазины с одинаковыми вывесками «Хозтовары», «Промтовары», «Канцтовары», пожарная каланча работы архитектора Фурсова, многочисленные церкви разной степени сохранности, одинокая белая беседка на речном откосе, которую удостоил вниманием знаменитый режиссёр в фильме «Жестокий романс», уникальный автомобильный мост через Волгу…