Ясным взором ты заштопала душу рваную мою.
Я моргнул – сверкнул наколками. Зная: выгляжу ослом.
Завязались взгляды долгие заковыристым узлом.
Вот как хочешь – так распутывай!.. Лишь подумал – вот он, мент! –
Из подъезда вышел спутник твой и распутал нас в момент.
Две секунды был он зрителем – стал судьёй и палачом:
посмотрел в лицо презрительно и слегка задел плечом.
Крут начальник: трепещи, братва! И в любви ему везёт…
Ни на что я не рассчитывал. Просто ожил – вот и всё.
Всего лишь упал
Упал со стены деревянный распятие-крест.
Я крепко повесил лет восемь назад, – буду гадом!..
Ну вот, началось!.. Дьявол – точно – обманет и съест!..
Да ладно, чувак дорогой, – только бредить не надо!..
Присел. И смотрю на него. Ну, а мысли – о том,
что сильным казался себе. На поверку же – слабый.
И мать до сих пор спит под крепким дубовым крестом.
А памятник мраморный ставить старушке пора бы!..
Земное создание – крест. Смерть и траурность бед.
А мысли при виде него – устремляются в небо!..
И в город, где не был, наверное, тысячу лет.
Где жжёт темнотища ослепшего братика Глеба.
А кто говорил: «Бог не выдаст, а Дьявол – не съест!..»?..
И снова опустятся скорбно и тягостно плечи.
Я знаю, зачем ты упал со стены, славный крест!..
Чтоб снова я думал о тех, кто любим бесконечно.
Слепой – не умерший. Он – искренне ждущий гостей,
чей день непустой – зряче, солнечно, радостно прожит.
Ах, как ты живёшь, милый брат, – в темноте, в черноте?..
И мысли какие – прозревшую душу тревожат?..
Ломаем судьбу. Жизнь бездарно кромсаем свою.
А после – ругаем себя и бессмысленно плачем.
Братишка, ты – прав!.. Над упавшим крестом признаю, –
что видеть уметь – совершенно не значит быть зрячим.
Вновь – мыслей поток. И мольбою его не унять.
Я крест подниму и с любовью повешу обратно.
Прости меня, Боже, что крест – где схоронена мать.
За то, что давно я не видел ослепшего брата.
Всем подряд
Мне приснились её глаза –
свет волшебный в душе остался.
И проснулся я в два часа,
вспомнить что-то ещё пытался –
форму губ и ушей. И нос.
Подбородок и шею тоже.
Цвет, объём и длину волос,
рост, фигуру и запах кожи.
Я себя до зари терзал, –
ждал: раскроется тайна ночи.
И смотрели из тьмы глаза –
это было красиво, очень.
Отыщу этот ясный взгляд,
обещающий бездну ласки!..
Встречным женщинам – всем подряд –
я заглядывать буду в глазки.
Вспомнил
Я вспомнил. Вслушался. Оттаял.
И лучшим другом сделал страх.
То, что забыл и не исправил, –
мне Бог напомнит в Небесах.
С ожившей в памяти картиной, –
себя давно простив уже, –
всё меньше я – подлец, скотина;
всё больше радости в душе.
Сперва – кошмары мне во благо,
а позже – славная игра.
Не стерпит крепкая бумага –
того, что сделано вчера.
Опять затянется силком нить
воспоминаний. Шапито!..
Сейчас неплохо бы всё вспомнить, –
чтоб меньше выслушать потом!..
Стою, обнявшийся с берёзой,
и ствол качнувшийся, – в крови.
А по щекам стекают слёзы.
А в них – остатки нелюбви.
Выбор есть
Сердцу холодно в груди.
А дорожка впереди –
стелется.
И чем дальше, тем сильней
жизни пасмурной моей
мельница.
Я, конечно же, – не плох.
Помогает Батька-Бог,
хмурится.
Не светлы мои дела, –
с малолетства увлекла
улица.
Скомкав памятную грусть,
на скамейке растянусь
сладостно.
Говорила правду мать:
всё сначала начинать –
тягостно.
Я – не трус, но – не герой.
Встало прошлое горой
мраморной.
Подневольные года.
И улыбка, как тогда, –
траурна.
Отдохнул?.. Хорош лежать!
Видишь? Вот легла межа
белая.
