Между тем, «Animals» подходил к концу. Как раз закончилась композиция Crocodile, оставались Rabbit и Zebra. Потрясающий эффект, вообще-то – он слушал «Животных» уже два года, почти каждый день, а музыка не надоела. И, поди, разберись теперь, в чём секрет. Взять тех же Blur или Green Day – они нравились Тони, но как бы мысленно, издалека, без приближения; слушать их ежедневно было бы невыносимо. TTNG играли так называемый math rock (математический рок), основой которого в представлении Гомеса, являлись фракталы Бенуа Мандельброта. Вероятно, в этих фракталах и содержался секрет длительного приятия весьма тривиальной, по сути, последовательности звуков и пауз британской рок-группы. С этими мыслями он и уснул.
Уснул в Москве, а проснулся (пришёл в себя скорее) в Конди и в облике второго «я» – «Тони с приветом», как мы и условились в предыдущей главе. Его подобрал двумя днями раньше неподалёку от кафе (кафе под тентом, где он раздвоился) Альфонсо Педру, местный поэт, и сдал его в клинику. Бывает же – палата Тони в точности соответствовала палате, описанной Гомесом в его романе, за исключением картины – вместо «Комнат у моря» Эдварда Хоппера на стене у окна висел календарь на пятнадцатый год. Врач, правда, тоже была не Лекстор (не Мотя Лекстор, как в романе). Вместо подруги над ним склонилась, судя по бейджику, доктор Андреа (Эса ди Кейрош Андреа Мария).
– С возвращением, Тони, – улыбнулась ди Кейрош.
– Здравствуйте, доктор, – промямлил Тони.
– Я всё понимаю, но так рисковать с вашей болезнью недопустимо.
– С моей болезнью?
– А вы не знали?
– Нет, конечно.
– У вас «раздвоение», синдром расстройства множественной личности. В вашем положении, скажу сразу, крайне легкомысленно шататься по городу, да ещё эмигрантом (благо, что русский).
– Меня выдворят, доктор?
– Нет, Гомес, спокойно. При вас документы, виза, страховка. Правда, виза рабочая, но не суть. Мы вас вылечим.
– И как долго?
Оказалось не долго. Спустя неделю терапии (весьма интенсивной – уколы, таблетки, сеансы гипноза) ему стало лучше. «Расстройств идентичности», как сказала бы доктор, не наблюдалось и, получив выписку, он вернулся домой.
– Найдите работу, никаких треволнений, принимайте лекарства, – напомнила медик. – Ждём вас по пятницам, звоните. Звоните, вот номер, мало ли что.
Мало ли что… Насчёт работы – а что если дворником? «Мести улицу, как в романе, – подумал Тони. – Я бы справился, и потом: никаких «треволнений», с утра убрался и свободен. Раз уж я болен». Ему предложили место на свалке и пару улиц в районе Ave. Он согласился и на неделе приступил. Было нетрудно, но как-то странно – как прошлым летом, когда вместо штрафа за проезд без билета в московском трамвае ему назначили принудительные работы. Гомес чистил бордюры в парке у «Бабушкинской» и ощущал себя таджиком. На самом деле, Тони нравилось – хоть какая-то польза (от астронома), и рядом с домом.
На свалке возиться было не очень, это понятно – вонь и вообще. Зато у Ave он отдыхал. Река, казалось, уносила дурные мысли. С утра пораньше Гомес ехал на самосвале к месту свалки. Там загружал машину-две и шёл к реке, где подметал, чистил бордюры, косил газон и возвращался примерно к часу уже домой. Он много читал, ни с кем не общался. Похоже, сбывались события книги: сначала квартира в том же районе (и улица та же), затем больница и вот он дворник.
