О чём он думал? Думал, что болен, надо лечиться, болезнь запущена, но также казалось, что помимо болезни буквально в шаге от реальности есть другой мир. Виртуальный технически, но вполне ощутимый, как будто с будущим у него связь. Простая догадка, однако ж, кто знает – цифровая действительность грядущего времени едва ли исследована. Его двойник может быть как иллюзией (в голове сумасшедшего множество глюков), так и образом с сервера где-нибудь в Калифорнии, «достучавшимся» (мало ли) до больного сознания шизофреника Гомеса из Конди в пятнадцатом.
Пережив такой стресс и задавшись вопросами (весьма фантастическими, надо признать), Гомес, однако, не впал в удручённость, и даже напротив, заметно воспрял.
«Связаться с Джонни, – пометил он в графе заметок к роману о Тони из две тысячи сотого. – Связаться также с Генри Осликом (Генри полезен и как учёный, и как нормальный диссидент, коих не много; плюс тема связи персонажа и его автора в цифровом приложении)». И всё же книга давалась с трудом. Все эти обмороки, болезнь, догадки. Письмо – как майнинг криптовалюты (валюты будущего): заебёшься платить «Мосэнерго». Цена романа известна лишь автору. Издателю похуй – тому бы нажиться. «О, мы так рады издать вашу книгу!», – писали из Питера о «Вывозе мусора». Ещё бы не рады – 20 тысяч халявы, издавай, сколько хочешь (придурков хватает). Бизнес, как бизнес, короче – кладбище. Кладбище лузеров – ни дать, ни взять.
Прошёл понедельник. Во вторник он съездил взглянуть на Порту. Порту как Порту. Зато, вернувшись, Гомес столкнулся в кафе с Таней Лекстор (Мотя Левицкая – персонаж). Персонаж из романа про мусор, вымысел, но внешне такая же, как он и думал.
– Мотя Левицкая?
– Нет, это вряд ли.
– А так похожи. Простите, ошибся.
– Вы, верно, Гомес? – спросила «Мотя». – Антонио Гомес – учёный и дворник (о вас писали в местной газете – беглец из России).
– В местной газете?
– Я вас узнала.
– А я писал о вас в романе. В книге вы Таня. Татьяна Лекстор и Мотя Левицкая (второе имя).
– Как интересно.
– Хотите кофе?
– Любви и секса, – «Лекстор» смутилась. – Шучу, конечно. Кофе и сэндвич, если можно (с утра не ела).
Ладно бы это. Она, как и Лекстор, была из Польши (из бывшей Польши – из Дрогобыча, Украина). Работала в MEO (провайдер связи). Её звали Кэт. Кате Мицкевич хотелось любви. Любви, эндорфинов (того же, что Тони). Оба словно влюбились с первого взгляда, хотя на деле просто хотели найти кого-то, кто внутренне близок. У двух эмигрантов в чужой стране куда больше шансов встретить друг друга, нежели прочим.
В какой-то момент Тони сделалось дурно. До него вдруг дошло: они эмигранты. Как таджики в РФ или пара сирийцев в резиновой лодке, не спасшихся бегством и утонувших у берега Турции, в нейтральных водах. Два беглеца, балласт, отверженные. Впрочем, без родины даже забавно. Словно игра (игра на макбуке). Компьютер сломался, а они где-то в памяти так и остались (сломанной матери) героями квеста. Графика так себе, зато живые. При должной способности к воображению почти как люди в реальной жизни.
– Мы что, ожили? – спросила Кэт наутро Тони.
– Похоже, да, и, как ни странно, было прекрасно (Адам Мицкевич был бы рад).
– Ты всё смеёшься.
– Так наш концлагерь тем и жив.
– А смех основан, по Воннегуту, на остром разочаровании или жутком страхе, – вставила Кэт, и, сославшись на нехитрую мысль Воннегута-младшего (из интервью журналу «Плейбой»), приуныла. – В газете писали, ты псих, это правда?
