Краем уха от других преподавателей, от консерваторских старожилов нам доводилось слышать, что Аркадий Михалыч, почти единственный из всех новосибирских музыковедов, был настоящим ученым, а не околомузыкальным болтуном-идеологом.
– Каждая его курсовая работа тянула на докторскую диссертацию, не меньше, – сказала одна преподавательница, в прошлом его сокурсница.
– Он был одним из самых талантливых студентов-музыковедов, – обмолвился другой, постарше. – Но, к сожалению, его сломали.
Что значит – сломали? Чувак сделал неплохую карьеру, – вон в каком кабинете сидит, чего вам еще.
…После первого курса мне пришлось уйти в декрет.
Родив дочь в октябре, по закону я должна была вернуться к учебе через полтора года, то есть в апреле. Ну ни туда, ни сюда. Как быть?
В сентябре я специально приехала из родного Томска в Новосибирск, в консерваторию, чтобы попытаться продлить отпуск еще на полгода, до следующего сентября. Как раз мой Шурик станет первокурсником, – вот мы и приступим к учебе вдвоем.
Слава Богу, деканом факультета теории музыки на тот момент была знакомая преподавательница по анализу форм, вроде бы вполне адекватная.
– Наталья Ивановна, может, пусть я выйду на второй курс в следующем сентябре? – в виде просьбы я подсказала ей выход из положения.
– С какой стати, – ответила незлобивая Наталья Ивановна. – Ваш декретный отпуск по уходу за ребенком всего полтора года, а не два.
– Но если я выйду в апреле, то получается, я пропускаю семь месяцев!
– Нет, это исключено. Вам нужно выйти прямо сейчас, – заявила деканша.
– Я не могу сейчас! – я в отчаянии. – Я же еще ребенка кормлю!
Это чистая правда: мой свитер под пальто аж намок от молока, – после родов так надолго я еще не уезжала из дома, от ребенка.
– А я здесь при чем? – равнодушно парировала добрейшая Наталья Ивановна.
– Что же мне делать?..
– Ну, сходите к проректору, – отфутболила она меня.
– …Я не понимаю, почему бы Вам не восстановиться через два года? – недовольно пожал плечами Аркадий Михайлович. – Зачем горячку пороть!
Ну наконец-то умный человек нашелся!
– Ну конечно, это было бы лучше всего, – обрадовалась я.
– Вот и приезжайте через год. Давайте сюда бумагу, я подпишу, – проректор протянул руку.
– У меня нет с собой, она осталась в деканате, – засуетилась я. – Я щас принесу. Я мигом!
– Хорошо, давайте, – милостиво кивнул проректор.
Через семь минут, мчась обратно по консерваторскому коридору, к его кабинету, я вдруг далеко впереди себя заметила, как проректор, в шапке и дубленке, направляется к выходу.
«Эх, не успела, он уже на обед пошел», – с сожалением подумала я.
Проболтавшись с час, я решила проверить, не вернулся ли Аркадий Михайлович.
– Он в отпуске с сегодняшнего дня, – ответила секретарша в предбаннике.
– А… когда вернется? – не веря своим ушам, с тайной надеждой, что это недоразумение, спросила я.
– Через полтора месяца, – преспокойно заявила секретарша, бесповоротно уничтожив мою веру в человечество.
Я остолбенела. Да что же это такое!
Вот теперь придется возвращаться в Томск, не солоно хлебавши.
…Вечером в концертном зале консерватории выступал Рихтер.
Билетов не было, но после третьего звонка в зал запустили всех студентов, в том числе и меня.
Старенький Маэстро играл только по нотам – он сорвал себе память, выучив весь фортепианный мировой репертуар, – но играл гениально.
Я не чуяла ног под собой, не обращая внимания на ноющую грудь и намокшую блузку. Пусть это будет утешительным призом для меня. Я больше не жалела, что приехала в Новосибирск. Ну, в конце концов, Шурик вместо меня потом съездит и оформит эти документы.
