– Спасибо, – он покрутил бусины в руках, ощущая шершавость дерева. – А вы были уже в Японии?
– В прошлом году. Приезжала молиться в Камакуру. – Она тронула крестик на шее. – Аэропорты – тоже храмы. Только шумные.
Елена вернулась с подносом бумажных стаканчиков:
– Чай с сакурой. Берите, пока горячий.
Инна, во сне, потянула носом аромат, но не проснулась. Александр взял два стакана, поставив один на подлокотник кресла – вдруг очнётся.
Ей снились японские дети, бегущие по ярко-зелёной траве, где каждый стебель искрился росой. Их босые ноги оставляли отпечатки на траве, а солнце, ласковое и золотое, плело в их волосах блики, словно вплетая нити света. Смех – звенящий, как колокольчик ветра – наполнял воздух, но звучал приглушённо, будто доносился из-за толстого стекла. Она наблюдала за ними сквозь дымчатую вуаль, не в силах пошевелиться, но сердце билось в такт их прыжкам через камни.
Один мальчик обернулся. Его глаза, тёмные и глубокие, будто озёра в тени бамбука, уставились прямо на неё. Инна попыталась отступить, но ноги вросли в землю. Девочка в кимоно с алыми карпами протянула к ней руку, и вдруг трава под ногами Инны превратилась в зеркальную гладь. На миг она увидела своё отражение – не взрослую женщину в помятой одежде, а ребёнка с растрёпанными косичками.
– Это же я… – прошептала она во сне, и слова упали в воду, создав круги. Дети замерли, а потом рассыпались, как лепестки сакуры на ветру. Трава почернела, небо налилось свинцом, и в тишине остался только голос, знакомый до боли:
– Ты всё ещё играешь в прятки с самой собой?
Инна резко села, ударившись локтем о подлокотник кресла. Аэропорт оглушил её стуком тележек и звуком объявлениями.
– Ты в порядке? – Александр снял с неё капюшон, и свет люминесцентных ламп врезался в глаза.
– Да… просто приснилось… – она потёрла виски, всё ещё чувствуя на губах привкус морского ветра из сна.
– Чай остыл, – он пододвинул стакан, где плавали сморщенные лепестки сакуры. – Выпей. Говорят, японские сны крепче кофе.
Инна сделала глоток. Горьковатая жидкость вернула её в реальность, но внутри, как заноза, сидело знание: дети из сна не исчезли. Они ждали, спрятавшись где-то между страхом и желанием снова научиться смеяться без причин.
«Я стою на пороге чего-то нового», – подумала Инна, чувствуя, как в душе зарождается робкая надежда. – «Это, наверное, и есть начало моего «Пути Героя», о котором я читала в книге Хайо Банцхаф».
Она окинула взглядом суету аэропорта, словно прощаясь с прошлым, с устоявшимся и привычным, но уже тесным миром. В воздухе витала смесь волнения и предвкушения, как перед прыжком в неизвестность. Она прикрыла глава на мгновение.
Инна отчётливо помнила теорию «Пути Героя», изложенную Хайо Банцхафом: от «Зова к приключениям» до «Возвращения с эликсиром». Каждый этап – это испытание, трансформация, возможность стать лучше, сильнее, мудрее. Но теория – это одно, а реальность – совсем другое.
Она вспомнила слова Банцхафа о том, что герой должен покинуть свой обыденный мир, столкнуться с препятствиями, найти союзников и, главное, принять свою судьбу. Инна осознавала, что её зов к приключениям прозвучал давно, но только сейчас она готова ответить на него.
«А что, если я не справлюсь?» – внезапно прошептала она, и страх сковал ее движения. Этот вопрос, как змея, заполз в ее сознание, отравляя радостное предвкушение. Инна глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках.
