В четыре пополудни мне неожиданно наносит визит Юра Усов, метеоролог со станции Узуры на Ольхоне.
Выпавший снег снова придал пейзажу чистоту. У берега образовался торос высотой в полтора метра. Из-за него машины не могут въехать на отлогий склон. Юра оставил свой уазик неподалеку. Он проводит экскурсию по Байкалу для австралийской туристки.
Расставляю на столе стаканы с водкой. Мы согреваемся в блаженной теплоте и медленно пьянеем. Австралийка расспрашивает меня, и некоторые вещи ускользают от ее понимания.
– У вас есть машина?
– Нет.
– А телевизор?
– Нет.
– А если что-то случится?
– У меня есть ноги.
– За продуктами вы ходите в деревню?
– Здесь нет деревни.
– Вы голосуете у дороги?
– Здесь нет дороги.
– Это ваши книги?
– Да.
– Это вы их все написали?
Мне больше нравятся человеческие натуры, похожие на замерзшее озеро, чем те, что похожи на болото. Первые – твердые и холодные на поверхности, но живые и беспокойные внутри. Вторые – мягкие и вибрирующие с виду, но их глубина вялая и мутная.
Австралийка не решается присесть на чурбачок, который служит мне табуреткой. Смотрит на меня недоумевающим взглядом. Беспорядок в комнате, должно быть, подкрепляет ее мысли об отсталости представителей французской нации. Когда они с Юрой уезжают, я пьян как сапожник. Настало время прокатиться на коньках.
Вчерашний ветер отполировал каток до блеска. Скольжу по ледяному зеркалу с грацией тюленя. Бирюзовая гладь исчерчена линиями. Стараясь не потерять равновесия, объезжаю замерзшие трещины цвета слоновой кости. Заснеженные горы, обступившие Байкал, напоминают затянутых в белые бальные платья робких девушек, не смеющих ступить на лакированный паркет и присоединиться к танцу.
До того как лезвие конька застрянет в трещине и я с размаху упаду на лед, успеваю подумать о выступлениях фигуристов. Чех атлетического телосложения в узкой жилетке со стразами буквально взмывает вверх и крутит над головой свою юную партнершу в розовом. В жюри сидят немолодые дамы, которые словно сбежали из игорных залов казино на набережной Ниццы, а теперь размахивают табличками с цифрами, сумма которых означает либо поцелуй партнерши, либо ее злые слезы.
C жалким видом и ноющими лодыжками возвращаюсь домой.
К вечеру небо прояснилось и температура упала. Хорошенько закутавшись, блаженствую, сидя на деревянной скамье (сосновая доска, прибитая к двум бревнам) под выходящим на юг окном. За спиной – лес. Ветви дерева над моей головой наклонены к озеру – атакуемая западными ветрами крона приобрела форму флага. Под навесом из хвои, создающим видимость тепла, вглядываюсь в темную бездну Байкала. Гигантский, покрытый льдом котел, в котором жизнь не прекращается ни на минуту. Представители местной фауны без устали работают челюстями, глотают и переваривают пищу. Ветвистые губки мерно колышутся на глубине. Моллюски с хрупкой раковиной набекрень мирно пасутся рядом. Монструозные сомы, зарывшись в ил, подстерегают добычу. С наступлением ночи крупные рыбы перемещаются ближе к поверхности для охоты на молодняк и ракообразных. Косяки рыб помельче демонстрируют чудеса синхронного плавания. Невидимые глазу микроорганизмы очищают воду, усердно разлагая и минерализуя органические остатки. Вся эта бесшумная и мрачная возня скрыта под ледяной броней, в которой не отражаются даже звезды.
28 февраля
Восемь баллов по шкале Бофорта. Ветер намел сугробы и выбелил снегом темно-зеленые кедры.
