– Почему там ходить нельзя? – спросил мальчишка.
– Ну, сегодня праздник, – нехотя говорила Аня. – Вот улицу и перекрыли.
– Ты сама испугалась и кричала: «Ой, бьют!», – напомнил мальчишка.
У метро мальчик долго стоял у лотков и разглядывал игрушки. Но так ничего и не попросил. На эскалаторе Аня сказала:
– Странный какой-то сегодня праздник получился. И людей совсем мало. Как будто никто в гости не поехал. А утром приходила соседка со второго этажа. У нее отец в больнице умер. Так все подорожало, что даже гроб не купить. В морге ей сказали, что сейчас и без гробов хоронят. Мы ей собрали в подъезде, кто сколько мог.
Аня позвонила ему поздно вечером, спросила:
– Не спишь еще? А я все про сегодняшнее думаю. В голове не укладывается. И еще Саша все видел. И главное – хоть кого-то это взволновало? Хоть кто-то хочет и может такое прекратить? Чтобы не было больше никогда! Страна из всех этих революционных жестокостей с такими трудами выходила. И вдруг в самом центре Москвы такое! Неужели не понятно, что это ужас? Я даже тебя не понимаю! Ты можешь так спокойно это воспринимать!
– А как я, по-твоему, должен был на все это реагировать? Ну, как? – почти выкрикнул он.
– Я даже про другое. Я про то, что нормальные превратятся в ненормальных, если такая жестокость будет на улицах. Неужели трудно понять, что подобные вещи просто так не проходят!
– Ты мне все это говоришь? – раздраженно спросил он. – А почему именно мне?
– А кому мне все это сказать?
Он вздохнул, недолго помолчал и уже спокойно ответил:
– Ладно, перестань об этом вспоминать и спать ложись. А завтра, будьте уверены, я такой вам мир устрою – пальчики оближешь!
– Ну, вот, ты опять…
По телевизору передавали новости. Олег щелкнул на другую программу, увидел большой, заполненный почтенной публикой концертный зал. Кинокамера скользнула по сцене, по сосредоточенным лицам людей за длинным столом. У микрофона стояла Нивецкая и читала:
– И ненависть моя сожжет постылую державу…
Телефон зазвонил, когда Олег выходил из кабинета. Пришлось вернуться и поднять трубку.
– Привет! Куда ты пропал и глаз не кажешь? – спросила Ирина. – Я вчера с твоей приятельницей на приеме в банке столкнулась.
– Это кто такая? – не понял Олег.
– Нивецкая! Кто еще! Опять начала у меня деньги канючить. Но я ей сразу жестко – нет и нет. Она со мной сразу другим тоном. И заявляет: «Какие-то странные, непонимающие у вас знакомые!» Ну, ты, разумеется! Представляешь, эта жопа будет мне советовать, с кем спать!
В Иринином монологе было перемешано все – и неудовольствие поэтессой, и обида на него. Он так это понят и промолчал.
– Сегодня у Сергея день рождения, – другим тоном проговорила Ирина. – Он ко мне заедет, посидеть и отметить. Тебя тоже приглашал.
– А меня, с какой стати? – удивился Олег. – И дарить что-то надо…
– Вот еще! Поздравим, да и все.
– Он начнет опять…
– Я тебя прошу! – настойчиво говорила Ирина. – Мне с тобой спокойнее. Разбавишь разговор.
В приемной Олегу показно заулыбалась дама средних лет – новая Иринина секретарша. Поднялась из кресла и распахнула дверь в кабинет.
Ирина сидела за столом с телефонной трубкой в руке и что-то записывала. Кивнула ему и показала, чтобы присаживался. Он отодвинул стул, сел и оказался, как на приеме у начальства.
– Меня попросили с тобой об одном деле поговорить. – Ирина положила трубку.
– Это кто же?
– Веселов ваш! Говорит, что старик Ляшко ничем не занимается, институт забросил. Проку от него никакого не стало.
