По коридору шла женщина в бежевой куртке, заглядывала в двери и громко повторяла:
– Все от окон! От окон подальше!
Холл перед лифтом был застелен большим темно-коричневым ковром. Вдоль стен на полу сидели люди. Олег сел, вытянув ноги.
– Чего, мужики? Ща штурм начнется, к нам ко всем шубин и придет, – сказал кто-то хрипловатым голосом.
– Оружия хоть бы дали.
– У них сто шестьдесят автоматов, и все короткоствольные.
– А говорили, тут оружия до…
По лестнице спускался Петр Саныч с автоматом на плече. Ему крикнули:
– Эй, морячок! Чего огнем не отвечаете.
Петр Саныч прошелся по холлу, остановился, негромко проговорил:
– Во, ё! Так в кого стрелять? В этих, что ли, засранцев восемнадцатилетних?
– А спецназ?
– Вот когда появятся, другое дело.
– Ну, ждите.
Из коридора в холл вошел грузный милицейский подполковник из внутренней охраны в нескладно надетом бронежилете и каске набекрень. Оглядел сидящих и объявил:
– Так! Все сейфы с этого этажа вниз, к дверям!
– Что, штурм будет? – спросил парень в вельветовой кепке.
– Во, ё! А сейчас что? – отозвался подполковник.
Женщина в желтом пальто быстро встала из-за стола, показала на двустворчатый железный шкаф, задвинутый за дверь. Долго не могла найти ключи, наконец, распахнула дверцы, стала вытаскивать с полок и перекладывать на стулья толстые палки. Ей начал помогать мужчина в черном пальто. Вытащил пачку бумаг и бросил на пол.
– Да, действительно, – растерянно проговорила женщина и тоже бросила бумаги себе под ноги.
Шкаф они тащили вшестером. Парень в вельветовой кепке сказал:
– Ну, мы самый тяжелый выбрали. Здоровее не нашли! Тише, ноги не отдавите!
Волоком спустили шкаф по ступенькам нескольких лестничных пролетов. Остановились, чтобы отдышаться.
– Если эти власть возьмут, так лет на двадцать. – Седой мужчина в черном пальто снял кепку, стал вытирать лоб платком.
На лестничной клетке второго этажа стояли два милиционера из внутренней охраны, пожилой мужчина с депутатским значком и несколько вооруженных человек в зеленом камуфляже. Общими усилиями шкаф развернули и бросили вниз в груду мебели.
Один из людей в камуфляже отрывисто скомандовал:
– Ребята! За мной пошли! Со стороны набережной надо входы заложить!
Прошли по заполненному людьми коридору второго этажа, попали в большое и светлое фойе. Откуда-то сбоку им закричали:
– Куда! Дурьё! Назад! Простреливается все!
И как в подтверждение забили со стороны набережной автоматные очереди.
Из-за колонны набережную рассматривал в бинокль человек в военном плаще. Говорил стоявшему рядом мужчине в камуфляже:
– Ни… не понимаю! Чего они с набережной вон туда, правее бьют. Там же их бэтээры! И по ним бьют и по нам.
Из комнаты несколько человек вынесли тяжелый коричневый сейф. Кто-то сказал:
– Выше поднимайтесь. Тут больше шкафов нет.
Они поднялись на два этажа выше, стали заглядывать в комнаты.
Здание дрогнуло от грохота разрыва. Дернулся пол под ногами. Звенели летящие из окон стекла. С потолка посыпалась штукатурка. Запахло цементной пылью. Несколько мгновений прошли в густом гуле. И снова взбесившийся, раздирающий уши грохот обстрела.
И заклинание ненависти грозилось исполниться. Подглядывали из окон, смотрели на экраны телевизоров и твердили про себя: сжечь, в факел превратить. И знали, что приказы отданы. Предвкушали, как займется со всех сторон белого здания бесноватое багряное пламя и повалит в белый свет сладковатый для них, черный дым. И наружу выйдет вся злоба этого дня. Состоится жертвоприношение идолам алчи и несправедливости, – всему тому, что было для России мерзким во все ее времени.
