…Вот я, распростертая на холодном полу часовни, а надо мной склоняются разгневанные лица монахинь. Они плюют на меня, осыпают проклятиями. "Блудница! Прелюбодейка!" Боль, стыд и отчаяние рвут мою душу на части.
…А вот я в окружении разъяренной толпы. Люди тычут в меня пальцами, выкрикивают оскорбления. "Позор! Развратница!" Мне страшно до помутнения рассудка. Что со мной будет? Как жить дальше с этим клеймом?
Я вспомнила, как металась по своей келье после изгнания, раздираемая мукой и гневом. Все мое существо будто плавилось в адском пламени унижения. Я сгорала от ярости и бессилия, желая заставить своих мучителей страдать так же, как страдала я. И в тот миг во мне будто пробудилось что-то темное и древнее. Словно некая сила рвалась наружу из самых глубин моего естества. Тогда я еще не осознавала, что это и было мое проклятие. Мой дар суккуба, обретший надо мной власть.
…И, наконец, я в лесной чаще, одна. Прислоняюсь к стволу дерева, тяжело дыша. Только что какой-то проходимец попытался взять меня силой, оглушив ударом и повалив на землю. Но стоило его губам коснуться моих, как он застыл и затрепетал. А в следующий миг уже стоял на коленях, блаженно улыбаясь и глядя на меня с немым обожанием. До жути знакомая картина, преследующая меня после сорванного поцелуя. Проклятие, что сделало мою жизнь невыносимой. Дар, что превратил меня в чудовище.
Именно тогда, глядя на очередную жертву моих невольных чар, я осознала весь ужас своего положения. Мое грехопадение с Тристаном, боль и унижение, что я испытала, пробудили во мне суккуба. Теперь любой мужчина, посмевший прикоснуться ко мне, терял рассудок, становясь рабом. Я стала проклятой. Ходячим орудием греха и похоти. И мне некуда было деться от этой напасти.
– Месье, клянусь, это не так! Я… я не ведьма! Не ворожея! Я никогда…
– Довольно лжи! – рявкнул Гаспар, заставив меня сжаться. – Довольно увиливаний и притворства. Хочешь, чтобы все узнали, кто ты? Чтобы тебя бросили в темницу, пытали, сожгли на костре за колдовство? Одно мое слово – и ты труп.
Его ладонь легла на мою шею, большой палец надавил на бешено бьющуюся жилку. Не сильно, но ощутимо. Угрожающе.
– Или, – протянул он, глядя мне в глаза, – мы можем договориться. Наедине, без лишних ушей. Решить все… полюбовно. Что скажешь?
Меня затрясло. Это не могло происходить со мной. Дикость какая-то. Кошмарный сон…
– Ч-что вы имеете в виду? – выдавила я, с трудом шевеля онемевшими губами.
Гаспар оскалился в жуткой ухмылке. Та не предвещала ничего хорошего.
– О, ты прекрасно знаешь, чего я хочу, – мурлыкнул он, скользя пальцами по моей щеке. – Чего жажду. Раз уж ты сделала меня своим рабом… так будь милосердной госпожой. Яви великодушие. Позволь облобызать твои ножки. Утолить голод по тебе.
Он потянул завязки моего корсажа. Потянул медленно, дразняще, наблюдая за моей реакцией.
– Будь моей, – прошептал он, обдавая жаром. – Стань моей. Хоть на час, на ночь. И я сохраню твой секрет. Ни одна душа не узнает о твоих чарах. Никто не тронет и волоска на твоей хорошенькой головке. Даю слово.
Я зажмурилась, не в силах смотреть на него. То, чего он требовал… Это было чудовищно. Немыслимо. Он хотел… хотел…
– Нет, – выдохнула я, мотая головой. По щекам покатились слезы. – Нет, прошу вас. Не надо. Только не это. Я… Я не могу…
Из последних сил я вывернулась из хватки Гаспара и, спотыкаясь, бросилась прочь. Он не стал меня удерживать. Я заметалась по шатру, ища укрытия, и в отчаянии забежала за массивный стол, заваленный какими-то бумагами. Это был жалкий трепыхающийся жест – разве могла я спрятаться от него в замкнутом пространстве? Но страх лишает рассудка.
