Сто сорок тысяч долга у поэта,
Жена – дворянка, четверо детей,
Январь, дуэль и… выстрел из рассвета,
Затем другой… и, кажется, шумней.
На Мойке он лежал под одеялом,
Жуковский, Даль и доктор каждый час,
Знобило болью, смерть с пургой витала,
И тени от свечей пускались в пляс.
«Теснит дыханье…» И рука безвольно
В последний раз скользнула на диван…
Глаза открыты, смотрят вдаль спокойно,
И боль прошла от свежих драм и ран.
Царь долг отдал и взял на содержанье
Жену поэта и его детей.
Для нас, советских, было это тайной —
Игра других непризнанных царей.
Я видел травлю думавших иначе,
Я видел отлученье от страны.
И уходили молча, кровью плача,
Виновные с любовью, без вины.
Стоит в гранитной памяти Высоцкий,
Проплаченный любимыми, женой,
В Нью-Йорке похоронен Ося Бродский
[4],
Лауреат от Родины иной.
К чему всё это и зачем ворчанье?
Но хочется порою доброты,
Чтоб после смерти с выстрелом отчаянья
Страна с процентом отдала долги.
