В память о Тихоне - страница 17

Глава 3. Вакханка

Тихон спал. Ему снились корабли, книзу заросшие полипами, бороздящие дальние страны. Сотнями они проплывали мимо. А он всё стоял на причале и чего-то судорожно, нетерпеливо ждал. Тихон, Тишечка, Тиша – этот маленький мальчик, который, казалось, миллиард бы лет простоял на той вечной пристани и так и был бы миллиард лет мальчишкой. Он знал, что каждый из тех бессчётных кораблей проплывал там, куда на небо ночью поднимаются другие, нездешние звёзды. И Тиша верил, что однажды он оставит свою колыбель, резные игрушки и детские вещи. Он соберёт чемодан, конечно, чего-то забыв положить в саквояж. А потом и его бросит, впопыхах запрыгнув на один из кораблей. Этот деревянный верный конь на волнах его понесёт через сотни миров. И вот ему показалось, как далеко-далеко на горизонте выросла мачта того корабля. Его корабля. И Тихон проснулся.

Небо за окном было яркое и безоблачное, действительно весеннее. По комнате бродили лучики, в свете которых играло детство. На столе, забитом старыми книжками, на полу, где под кроватью до сих пор лежали пыльные покинутые и Тишей, и самим Богом детальки конструктора, на деревянном подоконнике, где когда-то любил развалиться давно уже почивший кот Барс, – по комнате носилось туда-сюда прожитое детство. Тихон встал быстро и бодро, рывком сбросил одеяло и бросился к стулу, к развешанной на спинке одежде. Он, быть может, впервые за свои пятнадцать лет, поступил по-мужски. Он наконец был с собою честен. Тихон точно знал с сегодняшнего дня две вещи. Во-первых, Гниль для него равна яду, равна смерти. Она сама спит в могиле и его заберёт с собою, спать уложит под холодную мёртвую руку, под дубовую доску. Во-вторых, это не он ей, это она ему нужна. Как хочет жаждущий пить, он – живой – он хочет жить. Чем ему прежняя жизнь мила? Друзей – тут он прав – нет. Родителям – тут он не прав, как не прав и каждый ребёнок – до него нет никакого дела. Одна только бабушка его – Тишку – греет и ждёт. И вот он – Тиша – решил, что больше он не мальчик. Бесспорно, ещё и не мужчина, уж точно не бравый муж из древних мифов. Но на корабль свой он запрыгнет. Он поплывёт в то далёкое, то неизвестное «туда», даже если никогда не вернётся «обратно», даже если не будет больше никакого «обратно». Ну не дурак ли? Чистый, не испорченный и каплей разума дурак. С чем он и сам согласен. Но, прежде чем судить его, надо задаться вопросом: а много ли среди нас, людей культурных, таких, которые не ушли бы в лес по первому зову? Много ли таких, кто не стал бы голышом до самого рассвета скакать по свежему, усыпанному росою полю в окружении милых трёх- или четырёхсотлетних дам под свирели фавнов? Кто, услышав пение сирен в тихом омуте, не бросился бы туда, в чёрную пропасть ко всем чертям? И скажи мне, дитя цивилизации, ребёнок города: магазинов, офисов, электрического света, не хотел бы ты хоть раз прыгнуть из огня да в полымя? Тихон вне всяких сомнений дурак, но здесь его если не от всех, то от многих, отличает то, что он хотя бы с собою был честен.

Свежая яичница и пирожки с молоком – плоды раннего подъема Елены Алексеевны – были съедены без остатка. Духом Тихон был твёрд в то утро сразу, а сытный завтрак наполнил силой тело, придав мощи. Одевался быстро, сумбурно, носки надел разные, кофту взял старую вместо новой, дырявую, надел её задом наперёд. Шапку набекрень, как-то даже по-залихватски, но не с умыслом, а больше случайно. Хотя, если подумать серьёзно, именно в то утро он действительно был хулиганом, был искателем сокровищ, расхитителем гробниц, спасителем миров и кавалером сотен милых дам. Вернее, так он себя чувствовал, а потому и неудивительно было бы узнать, что шапку набекрень Тихон вопреки своей поспешности всё-таки натянул специально, но без воли рационального разума, а по распоряжению чувств. Он так торопился, что почти забыл самое важное, но, уже коснувшись ручки двери, отдёрнул пальцы и, резко сняв с крючка в прихожей куртку деда, надел её на худые и узкие свои плечи.