Сказав это, Катя инстинктивно просунула руку под халат и потянулась к ключице, провела пальцами по изгибу тела змеи и нащупала под ним шрам – один из многих оставленных ей мамой в прорыве злости. После небольшой паузы, Катя продолжила:
– Еще какое-то время спустя её уволили с работы, а я, вместо того чтобы ходить на уроки, бегала по городу в поисках еды и хоть какого-нибудь заработка – подметала улицы, мыла подъезды, сдавала мамины пустые бутылки, помогала старикам носить тяжелые пакеты за булочку с маком или пару яблок. В–общем, как понимаешь, мне пришлось очень рано повзрослеть. Мама, она… Мне вроде как сложно её во всем этом винить. Она ведь потеряла сына. Но… Но все же она вела себя так, как будто она потеряла обоих детей. Я перестала для неё существовать. Она винила меня… Долгие годы она винила меня в том, что Андрей пропал. Я тоже винила себя. Но я была ребёнком. И мне нужна была моя мама. Но её не было. Была только посторонняя мне женщина, в глазах которой я видела только презрение и вопрос «Почему он, а не ты?!». Она так и не смогла меня простить. Не знаю, простила ли я сама себя, но, по крайней мере, научилась с этим жить. В двадцать лет я, накопив немного сбережений, уехала из дома, переехала сюда в Нижний Новгород, подрабатывала везде, где могла сгодиться. Наконец устроилась в бар, сначала посудомойкой, потом ребята научили меня мешать спиртное, и я встала за бар. И вот теперь по прошествии стольких лет, за моим баром появляешься ТЫ. Не могу поверить, что это был ты, что ты тот самый мальчик… – произнесла Катя, наконец, остановилась и посмотрела на Пашу.
Паша не знал, что ей ответить. Он был до глубины души поражён услышанным, и также как и Катя, не мог поверить в то, что это действительно происходит.
– Катя, я… мне… , – не мог он подобрать слова. – Я не знаю, что тебе сказать. Моё сочувствие вряд ли тебе поможет, ве…
– Скажи мне, что случилось тогда?! – оборвала его Катя на полуслове.
– Я не знаю, – ответил Паша. – Я даже не помню тот день. Мне было сколько, четыре, пять лет? Для меня это был…, – замешкался Паша, – просто день. Обычный день, один из многих, – произнес он осторожно, боясь задеть Катю за живое. – Прости, – смущенно сказал он и после небольшой паузы добавил: – Катя мне, правда, очень жаль.
В комнате воцарилась тишина, которую нарушал только шум стрелок от настенных часов и сопение кота, спящего на подоконнике.
– Можно я попрошу тебя уйти? – наконец промолвила Катя.
– Да, конечно, – сказал Паша и начал одеваться.
Катя закрыла за Пашей дверь, опёрлась на неё и начала медленно сползать по ней на пол. По щекам текли горячие слезы, и она не пыталась их сдержать. Она словно снова переместилась в тот день, 14 августа 1995 года, когда пропал её брат, и снова ощутила то чувство пустоты, которое не покидало её на протяжении долгого периода времени. Она снова почувствовала себя маленькой напуганной девочкой, которая смотрит на вход во двор и ждёт… ждёт, когда придет её брат. Но он не пришёл ни через полчаса, ни через час, ни на следующий день. Андрей пропал, и она так и не узнала, что произошло с её младшим братом. Мама оставила Катю за старшую, ведь она и была старшей. И она должна была следить за детьми. Следить, чтобы ничего не случилось, чтобы никто не ушел со двора. И она не справилась. Она отпустила своего брата. Это чувство вины преследовало её много лет. Только спустя годы она нашла в себе силы простить себя и осознать, что она была такой же маленькой девочкой и мама не вправе была винить её за произошедшее. Но кто бы не был в этом виноват, это не вернет Кате её брата и не вернет ей детство, которое ушло вместе с Андреем.
