Раньше, после смерти отца, я бы не подпустил к ней ни одного мужчину — максимализм затмевал разум. А сейчас был рад что она живет полной жизнью. Но длилось это недолго, она опять уходила в запой, и все шло по кругу: запой, клиника, немного нормальной жизни и снова запой. В какой-то момент я психанул, опустил руки и позволил ей медленно убивать себя. Когда она пропивала все деньги, то звонила мне и пьяным голосом изображала больную, делая из меня полного идиота. Естественно, я ничего ей не давал — не хотел быть соучастником самоубийства. Тогда она начала продавать вещи отца, дорогие как память мне, да и ей самой. Пришлось вмешаться и выводить ее из запоя, но это все ненадолго, максимум — месяц, потом наступало очередное день рождения или день взятия Бастилии, и ее накрывало пьяным угаром.
Иногда я даже где-то ее понимал — моя мать всегда была слабой женщиной, тенью за спиной сильного мужчины — моего отца. Его не стало, и она не выдержала потери. Женский алкоголизм только заглушается, но, к сожалению, не лечится. Люблю ли я свою мать? Да, люблю. Только я люблю ту красивую, милую, добрую женщину и ненавижу алкоголичку, сидящую передо мной.
Она ведь считает меня взрослым мужичком, думая, что мне больше не нужна ее забота, тепло и любовь. А мне иногда нужно просто побыть в стенах любимого дома и поговорить с ней по душам. Но мой дом провонял алкоголем, а мать теряет человеческий облик. Иногда нахожу ее на полу, понимая, что напилась до такой степени, что не дошла до кровати, и меня тошнит от нее. Хочется волком выть и биться головой о стену.
— Прими душ, переоденься, от тебя неприятно пахнет! — открываю окно, впуская в кухню холодный воздух.
— Я не могу, мне плохо. Купи мне пива, а лучше вина, нужно прийти в себя.
— Или опять напиться… Выпей таблетки! Выведи из себя токсины!
Подхожу к окну, смотрю на старый двор, прикуриваю сигарету и дышу холодным осенним воздухом. Мать наливает себе воды и показательно охает, хватаясь за сердце. Похоже, алкоголь разъел ей мозги, она думает, я куплюсь на ее дешевые спектакли.
— Слушай, завязывай или я запру тебя в центре для зависимых, — пытаюсь говорить спокойно, потому что какая бы она ни была, она — моя мать, и я не хочу сорваться. — Это не клиника, там не будут прокапывать витаминами и кормить кашей с компотом, там жесткие методы лечения.
— Кто тебе дал право распоряжаться моей жизнью! — кричит она.
Затягиваюсь сигаретой, пытаясь отстраниться от ее возмущений и похмельной истерики. Она что-то ещё говорит, требует, просит, но я ее не слышу — ухожу в себя, изучая двор, и глубоко дышу. На мой телефон приходит сообщение, я вышвыриваю сигарету в окно и направляюсь к выходу.
— Оставь мне денег! — кричит вслед мать.
— Зачем? Продукты я привез, лекарства у тебя тоже есть, — отвечаю, накидываю куртку, обуваюсь и выхожу из квартиры.
***
— Долго ждать? — спрашиваю Тима, нервно барабаня по рулю.
— Я не знаю, Гор, — не отрываясь от телефона, отвечает Тимоха. — Север сказал ждать, мы ждем.
— Ясно, еще бы знать, чего ждать, — говорю, осматривая тротуар и прохожих.
— Смотри, какая, — усмехается Тим, показывая мне фото брюнетки с голой грудью.
— Кто такая? — спрашиваю, рассматривая девку. Красивая, но внешность блядская.
— Не знаю ещё, лично не знаком, но уже раскрутил на интимные фото. Сегодня пригласил ее в «Дикую вишню», хочешь, распечатаем ее на двоих?
