Или вот Джоанна – служанки шептались, что, умирая, она о детях даже и не вспомнила. Зато звала в бреду Хьюго. Ну что, нормально. Таких страдалиц во все времена хватает: бьет – значит, любит.
После переезда в замок Невиллов почти ничего нового уже не было. Маргарет просыпалась утром, и я знала: сегодня будет это, это и вот это. Хотя иногда путала последовательность. Уж слишком все было однообразно. Безумно хотелось перескочить эти годы, словно перелистать страницы уже прочитанной книги.
Наконец Отражение доползло до знакомства с Джоном Брэкстоном. Я чувствовала себя так, будто играла роль в школьной постановке про любовь. Причем моим Ромео назначили совершенно не интересного мне мальчика, который, тем не менее, по ходу пьесы меня лапал и целовал.
Пока Маргарет гуляла с Джоном около замка, играла с ним в шахматы, танцевала, я иногда пыталась себе представить, как сложилась бы их жизнь, если бы он не погиб. Наверно, у них было бы штук пять-шесть детей. Джон к сорока годам превратился бы в копию своего отца, рано растолстев и облысев. Кстати, как и Мартин, который, судя по портрету, основательно обрюзг уже к тридцати пяти. Маргарет к тому времени, возможно, стала бы бабушкой и выглядела соответственно. В средние века женщины увядали рано. Краснолицый Джон с бычьей апоплексической шеей ходил бы на кухню щипать за бока служанок, в деревне подрастали бы несколько его бастардов…
Тут я обычно обрывала себя. Если человек мне не нравится, это еще не повод подозревать его в том, что бы такого плохого он мог сделать. Во всяком случае, в свои молодые годы он ни одного повода для этого не подал. Наоборот, выглядел достойным и благородным юношей. Сексуально озабоченный? Ну а чего можно ждать от тинейджера, в котором бурлит гормон? Он еще вполне себя сдерживал.
Я пыталась относиться к Джону без брезгливого раздражения, и это почти удавалось, когда они с Маргарет беседовали на латыни о религии или крестовых походах. Или когда он рассказывал о своих придворных обязанностях. Но как только они оставались вдвоем, и его руки оказывались во всяких неожиданных местах, мне тут же хотелось выскочить из разомлевшей Маргарет и бежать бегом на край света. А поскольку это было невозможно, я пыталась представить себе вместо его рук совсем другие. Иными словами, мысленно изменить жениху с собственным мужем – не абсурд ли? Но получалось плохо.
Хуже всего мне пришлось, пожалуй, в те недели, когда Маргарет лежала в горячке после смерти Джона. Она то была без сознания, то спала, а я сидела в темноте и отчаянно скучала.
Потом был визит Роджера, кольцо, дом Миртл. И несколько месяцев при дворе с чудесной Анной Клевской. Наверно, из тех, кого я встретила в шестнадцатом веке, она понравилась мне больше всех. Да, я бы не назвала ее красавицей, но в ней было что-то ясное, светлое, теплое – кстати, то, что отличало саму Маргарет. Настоящую живую Маргарет. И только такой придурок, как Генрих, мог не оценить чистоту и нежную прелесть своей четвертой жены.
И все же эти прекрасные месяцы были отравлены - пристальным интересом короля, отвращением, страхом. Я ждала момента, когда Маргарет придется сделать свой выбор, чтобы как следует рассмотреть руины. Был ли это Акко?
Но видение не попало в Отражение так же, как мысли, чувства и сны. Маргарет просто сидела у окна и смотрела на кольцо, на играющую звезду астерикса. А потом сбросила накидку и забралась под одеяло. На следующий день Генрих начал облизываться на Кэтрин Говард.
