В школе, где мать Агаты когда-то преподавала русский язык и литературу, ее уважительно называли Анной Сергеевной. Сейчас зовут Аней, словно считается чем-то неестественным обращаться к продавцу по имени и отчеству.
Анна не оглядывается несмотря на то, что слышит, как вошла ее дочь.
«Мам, ты в порядке?» – Агата лишь представляет, как задает этот вопрос, глядя на острые плечи, на преждевременно поседевшие, редкие волосы матери… и не может спросить. Голос словно покидает ее.
– Не ходи здесь. Осколки… – Анна приоткрывает дрожащие губы. – Сейчас уберу.
– Не надо, я сама.
Агата приносит веник с совком, убирает осколки. Выходит из кухни, испытывая скользкое, ядовитое чувство – стыд: за себя, за маму, за отца; за долгие годы, превратившие троих людей в чужаков, живущих под одной крышей; за то, что в их семье не принято делиться новостями, собираться за общим столом, даже здороваться.
Бессилие и невозможность что-либо изменить, преодолеть внутренний барьер и просто сказать теплое слово близкому человеку, гонит Агату в ее комнату – в убежище, единственное место, где она может укрыться от всего мира.
Уткнувшись лицом в подушку, она чувствует как под веками скапливаются жгучие слезы. Ей не хватает одного маленького толчка, чтобы расплакаться. И тут она в мельчайших подробностях вспоминает лицо Лазаревой: «НЕУЖЕЛИ ВЫ САМИ НЕ ЧУВСТВУЕТЕ, ЧТО ВАШИ ОТНОШЕНИЯ С МОИМ СЫНОМ ДАЮТСЯ ЕМУ С ТРУДОМ?»
Агате приходится сжать руки в кулаки, чтобы не вскрикнуть. Она даже издает что-то вроде сдавленного рыка: «Проще всего сейчас расплакаться, как ребенку; рассказать Димке обо всем что случилось и поставить ему ультиматум. Именно этого его мать и добивается, чтобы Димка оказался в безвыходном положении, начал бы разрываться между ней и мной, затем, наконец, устал бы от всего и бросил меня! Но этому не бывать, Вероника Аркадьевна. Плохо вы меня знаете. Чего бы ни стоило и впредь быть с вами любезной, даже после такого унижения – я буду улыбаться вам. Потому что знаю, чего хочу. Я умею бороться так, как вам и не снилось!!!»
Мелодия мобильника прерывает воспаленные мысли Агаты. Ее руки разжимаются, на ладонях остаются глубокие вмятины от ногтей. Агата роется в сумочке и достает телефон:
– Алло?
– Я уже соскучился по тебе…
– А я по тебе…
– Всю дорогу молчала. Точно все хорошо?
– Конечно. Ты нормально доехал?
– Да. Только что говорил с мамой. Она сказала, ты ей очень понравилась.
Агата проглатывает колкость, которая начинает вертеться на языке:
– Она мне тоже. У тебя замечательные родители, Димка…
– Ты ей понравилась, я серьезно.
Агата тяжело вздыхает:
– Слушай, не надо меня утешать. Мне не три года. Я в курсе, что все матери недолюбливают избранниц своих сыновей.
– Может быть. Но я надеюсь, вы с мамой выше этих условностей? У вас ведь много общего, если разобраться. Просто мама не из тех людей, которые «открываются» сразу. Между прочим, так же, как и ты.
– А твой отец? Он был так неприветлив.
– Да он даже на меня не обращает внимание! – оправдывается Дима. – Отец бывает разговорчив только в вопросах бизнеса. Но в одном могу тебя заверить – он презирает слабых духом людей и наверняка уже проникся к тебе симпатией, просто ждет одобрения мамы, чтобы продемонстрировать свое истинное отношение. Весьма скоро вы подружитесь, и мы еще ни раз со смехом вспомним эти первые, поверхностные впечатления.
– Я думаю, подружимся мы с ними или нет, во многом зависит от тебя.
