В поисках диковинных камней Гипербореи - страница 21

Поначалу мне не везло. Обойдя несколько ям-копей, я не нашел того, что задумал. «Где же он, этот заветный камень? Как до него дознаться?» – думал я, сидя на пушистом отвале одной из копей. Солнце ласково светило над головой, вокруг была тишь и благодать, а рядом в лощине журчал тоненький ручеек. И тут меня осенило: достал из рюкзака походный котелок и наполнил его чистой водой из ручейка. А затем, разведя костер, стал готовиться к чаепитию, вынув из рюкзака колотый сахар, пачку черного чая и галеты. И вот тут-то передо мной нежданно-негаданно возникла фигура бородатого пожилого человека с охотничьим ружьем. Из-под козырька надвинутой на лоб фуражки на меня грозно смотрели черные цыгановатые глаза.

– Кто таков и пошто здесь копаешь? Здесь государственный заповедник, в котором запрещено брать камни, а тем паче разводить костер! – выпалил залпом человек с ружьем.

– А кто вы такой? – удивился я.

– Я есть сторож-охранник, – со спокойным достоинством ответил тот. – А посему должен вас задержать как нарушителя и доставить до нашего начальства.

– Успокойтесь, уважаемый! Я не нарушитель, а командированный и нахожусь здесь с разрешения Петра Калиновича Успенского. Ну а за костер извините, захотелось попить чайку на природе. Ведь я геолог все же.

Я достал свое командировочное удостоверение и показал его, чем успокоил этого ревностного служителя закона. Мы сели рядышком возле радостно трещавшего среди лесного безмолвия костра и стали пить чай, пахнущий дымком. А он согрел не только тело, но и душу. И мы постепенно разговорились. Василий Фомич Ческидов – так звали моего нового знакомого – оказался весьма интересным человеком.

– Ческидовы – известная на Урале фамилия, целое село носило ее. Мой отец и дед «хитой» промышляли. Знаешь, что такое хита? Хита есть вольный каменный промысел. А потому всех искателей самоцветных камней у нас на Урале хитниками обзывали. Мой отец, Фома Матвеич, самым фартовым хитником был в Ильменах и меня к этому промыслу приспособил, когда я подрос. Да, ему фарт всегда сопутствовал, он чувствовал камень нутром, указывая, где копать яму. Бывало, идешь с ним по лесу, а он всматривается, какие деревья растут, какая хвоя у них. По цвету хвои мог определить, есть ли в этой земле самоцветные камни или нет. А коли цвет хвои ему нравился, то брал топор, подрубал корни, хватал дерево и выворачивал. А там, не поверишь, под выворотнем самоцветы лежат…

Отец хорошо жил до революции. Камень добытый сбывал скупщикам из Екатеринбурга, избу большую срубил из лиственницы. Но чаще в запой уходил – бывало, неделями глушил спиртное, а потом снова возвращался к любимому делу, к камню. Да, батя мой немало накопал копей здесь, в Ильменах – находил топазы, бериллы, амазониты; да всего не перечислишь. Только вся наша хита, вся вольница кончилась при советской власти в 1920 году. Объявили Ильмены заповедником, чтобы сохранить, дескать, богатства для народа. Ну а мы с отцом перебрались в Екатеринбург, оттуда в Мурзинку, где еще работали старательские артели. Из Мурзинки по всему миру шли голубые «тяжеловесы»[30], аметисты, бериллы и многое другое. Местные хитники говорили: «Все в Мурзинке есть, а чего нет, до того, значит, еще не дорылись!» А батя мой и на новом месте не потерял фарт свой – до многих камней добрался. Только мало выручали его темные аметисты с Тольяна или «тяжеловесы» – все это были случайные деньги. Хитникам не помогал никто, наоборот, власти боролись с ними, и наш промысел постепенно умирал.