он поперхнулся от страха.
И мрачно молвил Король: «Здесь я –
правлю по воле Аллаха.
Здесь – моя стезя, там – твоя стезя;
спать ложась, поразмысли
О сабле, что над твоей головой,
может, уже нависла».
Закрыли ворота, что в город вели,
а также к великому Трону.
В садовом домике Государь
устроился уединённо.
Когда наступила «ночи ночь» –
луну обложили тучи –
Желая честь обелить, к Королю
прокрался Яp Хан могучий.
Малые дети смеялись над ним,
вслед ему корчили рожи.
Продажные девки: «Мясник! Мясник!» –
с крыш насмехались. Боже!
Он крался, но вдруг пара крепких рук –
пала ему на плечи.
И молвил сзади сам Государь:
«Ты не в себе, человече!
Негоже днём шутить с Королём
и являться с прошеньем ночью,
Что в руке? Перо? Чересчур остро:
разрывает бумагу в клочья!
Об одном меня умолять три дня
будешь всего ты боле
И будешь имя славить моё,
корчась от смертной боли.
Ко всем я милостив, а к тебе –
в особенности, ей-Богу;
Ты, мой мясник, опешил и сник,
твой нож тебе не в подмогу!
Абдур Рахман, Дуранийский вождь,
Севера, Юга владетель.
Тают снега и берега
смывают; Гильзай – свидетель.
И британский солдат не знает преград,
и от пик – никакого толку.
Ты замер, не дышишь – ты слышишь?
ты слышишь? – поют
зукка-хейлские волки!
И начали побивать его
камнями ещё на рассвете.
Но был приказ, что в рассветный час –
не дóлжно ему умерети.
И камни градом летели и рядом
падали возле Яp Хана.
И лишь об одном жалел он: о том,
что он – не труп бездыханный.
«Могильный курган насыпаем, Яр Хан!» –
заметил остряк завзятый,
И Король, смеясь, прозвал его
«мой королевский глашатай».
И вот наступает вторая ночь, –
то ночь была рамазана.
И услышал страж, как идёт от земли
слабый голос Яр Хана.
Доносится из разбитой груди
хриплый молящий голос:
«Избавь меня, друг, от жестоких мук,
жизнь перерви, как волос!»
И слуги пришли к государю в гарем,
моля и дрожа от боязни:
«Защитник слабых, сжалься над ним,
предай милосердной казни!»
Молвил Король: «Пусть ночь поживёт,
а утром его расстреляют.
Однако, пусть молится он за меня,
пусть имя моё прославляет!»
И трижды Яр Хан простонал до зари,
и ещё раз – при алом блике:
«Избавь меня, друг, от жестоких мук;
о, будь славен, Король великий»!
Во время намаза казнили его,
предав милосердной каре.
И снова, когда зажгли фитили,
восславил Яр Хан Государя.
И песню об этом сложили певцы,
и песню пропели люду,
Чтобы о милости Короля
люди знали повсюду.
Абдур Рахман, Дуранийский вождь,
рот свой раскрыл когда-то.
И Север, и Юг, как в бездонный сундук,
в него кладут своё злато.
И певцы поют, что Король не лют
и что мягка его кара.
И они поют, и внимает им люд –
от Балха до Кандагара!
1889
