Помню, как год или два назад, когда я, приняв душ, пыталась дотянуться до полотенца, меня словно пробило, нет, это не был остеохондроз, это разомкнулась щеколда защитного механизма. Я вспомнила.
– Проходите, присаживайтесь.
Кабинет был не то что в фильмах про психоаналитиков. Место клиента было чем-то промежуточным между компьютерным стулом и креслом на колесиках.
Белая наглухо застегнутая рубашка, черная узкая юбка с высокой талией. Ботильоны на шпильках. Тот самый случай, когда классическая одежда становится максимально провокационной, и дело тут в определенном посыле ее носителя.
– Меня волнуют мои мужчины.
Этого еще и не хватало. Теперь придется слушать про ее нарциссические похождения. Хотя чего я ожидал, все и так было понятно с самого начала. Самодовольная, поверхностная, демонстративная, пустая истеричка!
– Мой папа, брат и любовник.
Да… да… их целых… Папа? Брат? И любовник?
– Я познакомилась со своим отцом пару лет назад. Это было по моей инициативе. А потом еще со своим братом. Это странно, когда люди, которые могли бы быть тебе близкими, появляются в твоей жизни спустя 20 лет.
Слушая каждое ее последующее слово, я сознавал, что поверхностными оказались мои суждения, а не она. Я думал, что это пафосное начало примитивных любовных интриг, а она говорила просто и ясно о том, что ее беспокоило. Мысли были глубокими, чувства —искренними, события —ранящими.
– О боже! Мы просидели с вами целых два с половиной часа!
– Да, немного затянули…
– Сколько я вам должна?
– Ничего. Вы ничего мне не должны.
– Нет, нет. Это неправильно… Вы говорили… Возьмите.
Я не хотел ни брать денег, ни думать о мотивах этого. Она оставила положенную сумму, спешно собралась и вышла из кабинета. Не уверен, но думаю, уже тогда я смутно предчувствовал, чем это обернется для моего покоя.
И эта встреча была хорошо отражена в моей памяти, за исключением того, что шла я туда отнюдь не за психологической поддержкой. И то, что я была так откровенна, вышло само собой. Я этого не планировала. Я шла туда с одной лишь мыслью – соблазнить его! Перед походом к нему я тщательно подбирала одежду и подкручивала волосы. Я не была жертвой! Но моя память спутала хронологию и извратила воспоминания. Навязав мне идею о том, что я, наивное дитя, шла к нему за помощью, а он подло воспользовался своим положением и моим переносом и в то время, когда я была максимально уязвима, переступил черту.
Как они могли! Моя собственная память и психика, чертовы защитные механизмы. Зачем я вспомнила это? Я не готова была вот так вот, без прелюдии и подготовки, внезапно прорвать шлюзы и окунуться в воспоминания о нем. Воспоминания о нас. Но это было целых два года назад. А сейчас я силилась не просто открыть все шлюзы, а взорвать дамбу, лишь бы вспомнить все! Вспомнить так, как это было в действительности. Теперь уже без попыток искать правых и виноватых. Потому что оба мы были правы. Настолько же, насколько оба были виновны.
«Психоаналитические объяснения суицидального поведения строятся на использовании теоретических концепций как классического, так и современного психоанализа, касающихся проблемы насилия по отношению к себе и другим».1
В тот самый момент, когда салюты и дикие вопли за окном достигли своего апогея, а президент закончил свою неправдоподобную речь, мой телефон издал жалобный писк. Отложив книгу, я лениво потянулась за ним, не оттого, что ждала чьих-то поздравлений под бой курантов, скорее от удивления: неужто кто-то еще не знает, что я терпеть не могу массовую истерию?
