Мама родилась при обстоятельствах, вызвавших сильное волнение у бабушки, можно сказать – отчаяние на пределе.
Дмитрий поссорился с женой и с явным желанием досадить как можно больнее ушёл… на танцы. При любом раскладе поступок был, мягко говоря, опрометчивым, но жена его переживала последний месяц беременности.
Они были ровесниками, родители мамы. Верочка родилась в год, когда им было по восемнадцать лет, а моя мама – когда бабушке исполнилось двадцать, а отцу только в декабре должно было двадцать исполниться.
Бабушка, двадцатилетняя жена, побежала вслед за мужем, вызывающе молодым, не готовым за что-либо отвечать в своей юной жизни и потому обиженным на судьбу за ранних детей. Ей хотелось вернуть его. Она надеялась, что образумит своего Дмитрия, но вдруг ей стало плохо. Начались роды, которые планировались позже. Еле спасли обеих, роженицу и новорождённую.
Слушала я это в очередной раз, когда уже бабушки не было в живых, и вдруг задала вопрос:
– А как же мама её отпустила вдогонку за мужем, в таком положении?
– Да не было мамы у неё.
– Как это???
– А так… Её мама, Арина, умерла, когда бабушке нашей было ещё семь лет. Ты думаешь, почему нашей бабушке пришлось батрачить у однофамильцев? Отец, мой дедушка Арсений, так никогда и не женился – не захотел мачехи для любимых детей. Сам растил их: двух дочерей и четырёх сыновей. И всё для чего? Вот выпала им доля! В детстве – революция, а потом – и две войны. Все воевали, и все четверо орденоносцами оказались. Старший, Фёдор, не вернулся с войны, только ордена в военкомате передали отцу. Не зря он так своих детей любил, дед Арсений: достойными все оказались. Дмитрий вернулся в родное село, прожил девяносто четыре года, очень много у него было детей. Фрол, младшенький, так и остался военным, возглавил в Чите комиссариат, но умер рано – от ран своих. А вот средний, Иван, из Ангарска, дольше всех прожил: сто четыре года. Видно, за пострадавших братьев небо отвесило…
Знала я Фрола, и Ивана, и старшую сестру бабушки Прасковью. Со всеми меня связывали удивительно яркие впечатления. Если выразиться кратко, словесной формулой, то именно так: было бы таких людей побольше, Господи! И Отечеству послужили, и с людьми поладили, и успели даже в моей детской памяти оставить много света.
Но то обстоятельство, что бабушка сама была сиротой, открылось мне с горечью изумления. Она никогда не рассказывала мне об этом! Я не упрекала себя за то, что сама не интересовалась детством бабушки: ведь мне казалось тогда, что она родилась на свет уже бабушкой… Всё, о чём она рассказывала, слушала с неподдельным интересом. Но всё было настолько безрадостно, что я страдальчески принимала любое её воспоминание. От неё и слово «батрачить» узнала. Задело меня это неравенство в истории своего рода и одновременно наполнило гордостью: надо же – влюбился, переступив через барскую спесь и барские условности! Про сиротство не знала, и это знание обожгло. Видно, были у бабушки какие-то скрытые от меня причины не вспоминать.
