С рождением и воспитанием ребенка, соответственно сложносочиненной созависимости с матерью, у Юльки не могло не быть проблем. «Дети» не растят детей. Первая беременность закончилась рождением и потерей ребенка, вторая наступила гораздо позднее. К моменту появления на свет первой и единственной дочери Юлька абсолютно потеряла интерес к ее отцу, своему мужу, и никакой идиллии на троих не получалось. Ребенок воспринимался как серьезный шлагбаум для последующих экспериментирований с судьбой. А тягу к свободолюбию укротить Юльке пока не удавалось и трудно было ей сдерживаться и не пришпорить коней своей бурной души в экспромтных заходах вширь.
Ребенок мстил за свою брошенность и «неактуальность» – мстил тем, что доступно малышу: постоянными болезнями и непослушанием именно тогда, когда чувствовал, что сейчас он – в списке приоритетов не главный, – и категорически не желал спать вечером. «Уходи, я не люблю тебя!» – ревела Злата, отбиваясь кулачками. Юлька срывалась, кричала, тратя полтора-два часа, чтобы уложить строптивое чадо.
А позже – опять мучительный приступ вины. Так боролись в ней не на жизнь, а на смерть две могущественные силы. Одна требовала для Юльки во что бы то ни стало научиться чувствовать себя хозяйкой положения, заставляла покорять, побеждать, овладевать пока еще не достигнутым. Именно этой, маскулинной части она и была обязана большинством своих и социальных и женских успехов у нежных, мягких и сострадательных мужчин. Другая же сила говорила голосом женского нутряного инстинкта, архетипа Великой Матери, требовала неуклонной заботы о своем детеныше и клеймила позором и проклятьями – внутри, и голосом реальной матери – снаружи. Подругу мою продолжало мотать огромным маятником, душа разрывалась в садомазохистских качелях и, изнеможенная, вопрошала: неужели это все никогда не закончится?
Есть такое ощущение, что скоро все изменится. Нет, у меня нет иллюзий, что Юлька успокоится, осядет и примет традиционный женский удел: семья, вторые роли на фоне мужа, который – главный, воркующая мать. Вряд ли. Скорее, думается, из отчаянной амазонки, сражающейся Артемиды подруга превратится в нечто более утонченное и изысканное – Афродиту.
Первые предвестники уже появились: начала исчезать энергия из прежней профессии, контекстом которой были справедливость, права, ответственность, и все отчетливей «стучатся» новые зоны интересов, думается, уже экзистенциальных. Интерес к созиданию красоты человеческой, желание соединить внешнюю эстетику женщины с содержанием внутренним. Желания Юлькины пока аморфные, но пришла идея, что будущая сфера ее деятельности – это, наверное, то, что называется «имиджмейкерством» – в лучшем смысле этого слова. То есть не когда персону просто разукрашивают в угоду моде и стилю, а ищут человеческую суть – ищут содержание и подходящую, максимально выразительную форму, как послание миру, другим людям. А может, я это вообще уже не о работе, а о миссии, призвании.
Еще у нее возникло желание сменить Дом – как место жительства. Потянул, пока беспредметно, к себе Петербург.
Именно так, довольно странно с точки зрения прагматической, рациональной, когда при всей устроенности и кажущемся благополучии последнее вдруг резко теряет вкус и смысл, а новое – неведомое, неопределенное, а потому страшное – начинает манить, и начинается кризис середины жизни. Пережив и справившись с которым, человек и его жизнь часто становятся лучше.
