В расцвете рыцарства (сборник) - страница 37

Последние слова короля были обращены к придворным, и еще до вечера новость облетела весь Лондон.

Не дожидаясь приглашения, я последовал за королем, твердо решив не полагаться ни на кого, пока Брендон не будет освобожден. После того как мы переехали через Лондонский мост и завернули по Лоуер-Темз-стрит, король от Фиш-стрит-Хила направился по Грейс-Черч-стриту к Бишопгейту. Он заявил, что остановится у герцогини Корнуэльской поесть там пудинга и затем направится к канцлеру Уолси.

Я отлично знал, что стоит королю попасть к Уолси, как там начнутся пьянство и картеж, прерываемые страстными политическими спорами. Тогда Генрих пробудет у канцлера всю ночь, а Брендон по-прежнему будет томиться в своей темнице. Я готов был перевернуть небо и землю, чтобы не допустить этого, и, смело подъехав к королю, обратился к нему, обнажив голову:

– Ваше Величество дали мне свое королевское слово прежде всего отправиться к лорду-мэру. За все те годы, которые я имею честь чтить вас, как великодушного государя и могущественного короля, это первая просьба, с которой я решился обратиться к вам, и теперь я заклинаю вас вашей собственной честью исполнить свою обязанность дворянина и короля!

Это была смелая речь, но в данный момент мне было совершенно безразлично, приятны ли были мои слова или нет.

Король вытаращил на меня глаза и сказал:

– Каскоден, вы привязались ко мне, словно репейник, но вы правы, я забыл свое обещание. Вы помешали мне обедать, и мой желудок громко взывал к одному из лакомых пудингов герцогини Корнуэльской. Однако в горе вы прекрасный друг! Я хотел бы тоже иметь такого!

– У Вашего Величества имеются два друга, которых я знаю: один – смиренно скачет рядом с вами, а другой – томится в худшей на всем свете темнице!

Король поскакал в Гилд-холл, чтобы без дальнейшего промедления навестить лорда-мэра. Когда я по приказанию короля рассказал историю защиты Брендоном принцессы, лорд-мэр высказал необыкновенную готовность освободить моего друга и только усомнился в правдоподобности моего сообщения. Тогда я предложил посадить меня самого в тюрьму и высказал готовность поплатиться жизнью, если мое показание даст возможность виновному скрыться от суда, а принцесса и ее фрейлина не подтвердят достоверность моего рассказа. Однако лорд-мэр не принял моего поручительства и попросил короля немедленно написать приказ об освобождении Брендона. Заполучив этот приказ и захватив с собой судейского чиновника, я понесся в Ньюгейт, тогда как Генрих отправился к Уолси, чтобы там окончательно определить судьбу Мэри.

Брендона вывели из темницы в цепях и кандалах. Войдя в комнату и увидев меня, он воскликнул:

– Каскоден, это ты? Я думал, что меня ведут на казнь, и радовался окончанию своих мук. Но мне кажется, что ты не станешь помогать палачам, хотя и дал мне здесь почти сгнить!

При виде Брендона я не смог сдержать слезы.

– Твои упреки справедливы, – воскликнул я, – но я не так виноват, как ты думаешь. В день твоего ареста король отправил меня во Францию, и я должен был немедленно уехать. Ах, почему я уехал, не сделав всего для твоего освобождения! Но ты сам приказал мне молчать, да и я положился на… обещание других!

– Так я и думал. Ты не виноват ни в чем, прошу тебя, только никогда не говори об этом!

Брендона было почти невозможно узнать – так он был грязен, худ и бледен. Я поспешил отмыть и переодеть его, насколько это было возможно в Ньюгейте, и затем отвез его в носилках в Гринвич, где при помощи своего слуги уложил в кровать.