– Одна?.. Почему одна?.. – рассеянно переспрашиваю я, считая монетки.
– Ну, в камвае хэ маво люгей (мало людей), а меська (места) много…
Дома – у бабушки гости. Большая, шуршащая тётя наклоняется к Лизаньке. Лиза поджимает губки – к чужим она относится настороженно – смотрит исподлобья.
– Ах, какой у Лизы велосипед! – ненатурально восхищается тётя.
Лизанька внимательно и недоверчиво созерцает этот восторг, забывчиво подносит пальчик к носику.
– Это кто же купил тебе такой велосипед?
– Мама… – неуверенно отвечает Лиза.
Восторг тёти не уменьшается:
– А ещё кто?
Лизанька молчит, царапает носик и вдруг говорит строго:
– И папа.
Мы с Олечкой переглядываемся: вот это новость!
– Отчего же? – волновалась позже Олечка. – Из каких соображений она назвала тебя «папой»?
– Слово, конечно, не запретное… Рано или поздно нам всё равно бы пришлось объяснить ей, что «маминька» и «отесинька» – это слова для домашнего употребления, а в общении с другими лучше употреблять расхожие, обычные слова… Но чтобы она сама так верно оценила ситуацию!.. Просто невероятно! Три года ребёнку… Попробуй расспросить её, когда перед сном разговаривать будете.
После дневного сна: садится в кроватке, с отрешённым взглядом царапает носик. Подхожу:
– Вот и Лизанька проснулась! Ну-с, что тебе снилось?
Поднимает ко мне серьёзные глазки, говорит значительно:
– П’иснилось, шко мы к Госьпагу ухли… (ушли)
– Я тебе сделаю царевну, – говорит маминька, убегая на кухню, – сделаю, только вот покормлю тебя…
Олечка и вправду до сих пор кормит её из ложечки.
– Я сяма, – говорит ей вслед Лизанька, – сяма сдеваю… Я век (ведь) зьнаю п’ек’ясно (прекрасно)… зьнаю весь сек’ет… (секрет)
01.07.84
Мы с Лизою проспали обедню; Олечка уехала к ранней и поставила нам будильник на семь часов, а звонок завести забыла; так – мы с Лизанькой проснулись в восемь…
Щукин, оказывается, не приехал к нам, а заехал: приехал он на какой-то слёт КСП. Говорит, надо делать рекламу, ибо решил зарабатывать на жизнь концертами. Мы были слегка ошарашены новым Щукиным, какой-то он развинченный. И тон речей его нам не понравился: снисходительно цинический (мол, вы тут в своём уголочке монашествуете, а нам, мирским людям, надо «вертеться»). В дороге он разрешил себе нарушить пост – в этом ничего страшного нет, наоборот – в порядке вещей, но демонстрирует он это с каким-то непонятным вызовом. На осторожные мои укоризны с непроницаемым видом отвечает уклончиво:
– Ну, что ж… такие уж мы грешные… Жизнь заставляет…
И только когда он стал петь свои волшебные песни, мы узнали в нашем столичном госте прежнего романтика и певца «русского лиризма»: Пушкин, Жуковский, Дельвиг, Баратынский… Не раз влажнели глаза у Олечки от тихого восторга.
Вчера утром он уехал на свой слёт.
Из сегодняшнего Апостола: «…яко скорбь терпение соделовает, терпение же искусство, искусство ж упование, упование же не посрамит…»
03.07.84
Изрядно похолодало: ночью шёл дождь, а утром поднялся упорный ветер с севера. И всё же перед обедом мы вышли погулять – Лиза в комбинезоне, Оля в плаще, а я в курточке (ну, лето!)…
На улице Лизанька говорила не переставая. Гул машин и свист ветра мешали мне слушать её прихотливые реплики, я устал наклоняться и вслушиваться, перестал переспрашивать и отвечать – Лизанька не унималась. Изредка долетали до меня обрывки странных фраз:
– Б’истящая… очинь г’омко… паком бисько…
