– Теперь он зашкваренный! – объявил Циря – Кто с этой сукой – тот не с нами, всем ясно?
– А ты – только вякни кому-нибудь, тебе тогда такой пиздец настанет, что сегодняшний день тебе покажется раем.
По сути говоря, меня “опустили”, практически в лучших российско-зоновских традициях, как в армии, как в тюрьме и в любом другом закрытом, так называемом, “мужском” коллективе.
С этого момента жизнь в лагере для меня превратилась в ад.
Много лет позже, работая педагогом, когда явление гопоты вроде как уже не существовало, будучи вытесненным повальной цифровизацией, я старался для своих ребят в госколледже на классных часах проводить некие сеансы приобщения к прекрасному. Мне было как никому известно, что мои ребята – большей частью из зоны социального риска по меньшей мере, и это не считая круглых интернатских сирот, тех, кто уже на условке и тех, кто проживает за чертой бедности. И когда я общался с вот этими Настоящими Мужиками, я всегда диву давался: все они – один настоящее другого, но почему же тогда почти сто процентов моих ребят из неполных семей и воспитываются преимущественно матерями в одиночку? Где же Настоящие Мужики – служившие в армии, занимающиеся спортом? Почему их сыновья и дочери брошены ими? Почему их дети несчастны? Как получилось, что Мужик, знающий, как жить всем вокруг, не может собственного сына или собственную дочь защитить от одиночества и от бездны социального дна?
Часто на классном часе, не имея конкретных организационных дел для своих подопечных, как-то: подготовка к каким-нибудь праздникам, экскурсиям или вроде того; я читал им какое-нибудь стихотворение или поэму и мы его обсуждали всей группой, кто что понял, кто что почувствовал. Я не очень любил брать Ахматову, зато мне казалось очень благотворным влияние стихов Цветаевой – в ней как-то меньше декадентства, на мой взгляд, а искренней чувственности больше, в которой, как мне казалось, наше общество остро нуждается. И решил я как-то ради эксперимента взять стихотворение Сергея Есенина “Пороша”. И вот вам простая и жуткая статистика: в классе 22 человека, из них ноль процентов знает что такое пороша, зато сто процентов знает, что такое параша.
Наше общество больно, и этот пожирающий рак зоны, казармы, тюряги именно в этот момент я почувствовал наиболее остро. “Когда же наше общество так сильно заболело?” – спрашивал я себя тогда, стоя перед шлагбаумом, выезжая с территории колледжа.
Затем вспомнил эту историю. Да, те, кому было 13 лет десятилетнему мне казались недостижимо здоровенными старшаками, но факт есть факт – это дети; но дети, уже знающие как всей толпой избить одного, чтобы не были видны синяки, имеющие уже вкус и знающие толк в “опускании” неугодного, свободно общающиеся на уголовном лексиконе. Дети, незрелые, не испытавшие настоящего трепетного переживания первой любви – но уже знающие, что такое трахаться и сосать. И ответил сам себе вопросом на вопрос – а когда вообще это общество в принципе было здоровым?
